хрипловатых, но по-своему красивых 
мужских голосов, Гаучо, как правило, очень музыкальны от природы, а уж такого, 
кто не играл бы на гитаре, просто не найдешь среди них.

Заметив хозяина, пастухи наперебой начали рассказывать ему, что сегодня 
случилось на эстансии, и не преминули по ходу дела дать исчерпывающую с их 
точки зрения характеристику доктору Моргенштерну, нимало не смущаясь его 
присутствием. Они сказал, что этот сеньор — безусловно, человек достойный и 
благородный, но большой оригинал и плоховато знает реальную жизнь, особенно в 
том, что касается обращения с животными, поэтому они не представляют себе, как 
он будет путешествовать по Гран-Чако, куда намеревается отправиться завтра.

Эстансьеро выслушал их с интересом, потом задал несколько вопросов по поводу 
того, как прошло родео, и уже после этого обратился к ученому:

— Прошу вас, сеньор, будьте настолько любезны, поделитесь со мной своими 
планами. У меня создалось такое впечатление, что вы не очень хорошо 
представляете себе, с чем сопряжено путешествие в Андах.

— Напротив, сеньор, — возразил ему приват-доцент, — я очень хорошо знаю, что 
нас может ожидать. Я читал книгу французского путешественника Амеде Жака [41 - 
Жак, Амеде (1813-1865) — французский философ, профессор парижской Эколь Нормаль,
 издатель оппозиционного журнала «Свобода мысли»; закрытого после 
монархического переворота Луи-Наполеона Оказавшись в своей стране в роли 
диссидента, ученый эмигрировал в Южную Америку, где занялся преподаванием 
(преимущественно в Монтевидео), умер в Буэнос-Айресе.] об экспедиции, маршрут 
которой проходил от Рио-Саладо до Чако.

— Мне никогда не приходилось держать эту книгу в руках, но, должен вам 
признаться, даже если бы я и имел ее перед собой, все же не стал бы полностью 
полагаться на мнение автора. Видите ли, никто не может передать с помощью 
описаний, пусть даже самых красочных, какие лишения и опасности подстерегают 
человека, отважившегося туда забраться. Хотя бы потому, что автор книги просто 
не мог испытать все из них. Он описывает одни ситуации, а вы попадете в другие. 
Дело в том, что в Гран-Чако надо быть постоянно готовым к любым неожиданностям. 
Подумайте об этом серьезно, прошу вас, обсудив все «за» и «против» со своим 
слугой, а сейчас ответьте мне вот на какой вопрос: когда вы планируете 
расстаться с так называемым доном Пармесаном?

— А почему мне надо с ним расставаться? Несмотря на все его странности, он все 
же приятный, образованный человек.

— Он — сумасшедший, и не более того.

— Но ведь он… — прекрасный хирург.

— Вы так полагаете? Значит, он сумел внушить вам это, только и всего. Дело в 
том, что все, что связано с хирургией, в его устах — это бред, навязчивая идея. 
Несмотря на то, что в его заплечном мешке вы на самом деле можете найти 
хирургические инструменты, этот сеньор еще ни разу в жизни не отрезал ни у кого 
ни единого волоса или ногтя.

— Бог мой, идея-фикс… — пробормотал обескураженно доктор. — И он только 
воображает себя хирургом…

— А что тут особенно, с другой стороны, если взглянуть на вещи философски, — 
сказал эстансьеро. — На белом свете полным-полно людей, одержимых какой-либо 
страстью, переходящей порой в болезненную манию, но никто почему-то не считает 
их безумцами. Может, только по одной-единственной причине — не придают этому 
бреду никакого значения, вот и все. Ведь, если не копать глубоко, многие 
безумцы ничем особенным от нормальных людей не отличаются, тем более если не 
предлагают никому ничего ампутировать. Я знаю, например, одного человека, чья 
идея-фикс заключается в том, чтобы повсюду раскапывать кости животных, живших 
на земле миллионы лет назад. Я думаю, если бы Ной был уверен, что эти одержимые 
представляют собой что-то ценное для науки, он бы непременно захватил 
кого-нибудь из них, живших на земле и до Потопа, в свой ковчег, но он почему-то 
этого не сделал.

— Сеньор, вы ошибаетесь, — возразил приват-доцент, — раскопки костей 
доисторических животных — вовсе не идея-фикс, а вполне достойное и чрезвычайно 
важное для науки занятие. Тот, о ком вы говорите, видимо, палеонтолог, в таком 
случае, вести раскопки — это его профессия, так же как, кстати, и моя. Вы меня 
очень заинтересовали этим человеком. Скажите, он находится где-то поблизости, 
не так ли?

— Да, сейчас поблизости.

— А я могу с ним познакомиться?

— Познакомиться? — Эстансьеро улыбнулся и продолжил: — Я подразумевал вас, 
сеньор.

— Меня? О… — Уже готовое сорваться с губ ученого удивленное восклицание словно 
застряло у него в горле. Наконец, сглотнув слюну, он смог выговорить: — 
По-вашему, я служу… бредовой идее?

— Разумеется. Не поймите меня дурно, сеньор, но это действительно так. Ну зачем 
вам на самом деле эти ящеры и динозавры, а?

— Я понял: вы имеете в виду практическую пользу. Хорошо, я вам отвечу. Так вот: 
с этой точки зрения, хотя в чистой, так сказать, академической науке она и не 
учитывается, ящеры, как вы говорите, называемые по-латыни «лацерта», могут 
помочь мне прославиться как ученому.