их очагов 
цивилизации, невозможность при таком образе жизни получить хотя бы элементарное 
образование, постоянное общение с полудикими животными, конечно, сказываются, 
на психологии и поведении гаучо. Тонкие материи ему непонятны и недоступны. И 
это, как я предполагаю, одна из причин того, что в Аргентине постоянно 
происходят то революции, то мятежи, а если и не происходят, то все равно идет 
какое-нибудь брожение, зреют заговоры, за которыми непременно следуют новые 
катаклизмы в жизни общества. Исходный же импульс этого брожения, если глубоко 
разобраться, — горячность и постоянная готовность гаучо при малейшем намеке на 
то, что его честь как-то задета, выхватить из-за пояса свой револьвер. И чем 
чаще это происходит, тем, естественно, быстрее и шире, вплоть до высших слоев 
общества, распространяется всякого рода нетерпимость к чужому мнению или 
действию. Вот и получается, что каждая очередная перетряска в правительстве, — 
не что иное, как вполне логичное завершение цепочки событий, начавшейся с 
угрожающего размахивания револьвером по любому поводу и вовсе без оного, хотя 
внешне пастух из пампы и государственный чиновник или армейский офицер вроде бы 
ничем между собой не связаны.

Однако я, кажется, увлекся. Пора, однако, после столь пространного отступления 
о своеобразии гаучо как человеческого типа вернуться к нашей классификации 
поселений в пампе.

Итак, второй их вид — асиенда. Асьендеро — владельцы асиенд — занимаются 
земледелием и животноводством, изредка держат лошадиные табуны.

Третий вид — эстансия. Эстансьеро не занимаются земледелием совершенно. Их дело 
— разведение животных, и они — основные работодатели для гаучо. Стада самых 
богатых эстансьеро насчитывают иногда сотни тысяч голов крупного рогатого скота 
или лошадей, а также овец.

Круглый год, несмотря ни на какие погодные катаклизмы, эти животные пребывают 
под открытым небом. Границы между огромными по площади владениями в пампе никак 
не обозначаются, стада и табуны часто смешиваются. Поэтому все хозяева метят 
своих животных особым тавром. Изображение, аналогичное тому, что используется в 
качестве тавра, непременно украшает и ворота на эстансию как своего рода герб 
хозяина.

Такое изображение красовалось и на воротах эстансии, к которой подъехали наши 
герои — доктор Моргенштерн, его слуга Фриц, хирург дон Пармесан и слуга хозяина 
гостиницы из Санта-Фе.

Рядом с домом имелся корраль для животных, а за ним открывалась большая 
площадка, обсаженная высокими, с мощными стволами кактусами.

Быки и коровы, привыкшие к воле, словно понимают, а может, так оно и есть, что, 
если их загоняют в корраль, значит, должно произойти нечто из ряда вон 
выходящее. И, уверившись в этом, они отказываются подчиняться своим пастухам, а 
самые строптивые даже угрожают им своими рогами. Но на бунтовщиков есть управа 
— болас [29 - Болас (мн. ч.; ед. ч. — бола; исп.) — букв. «шары».].

«Болас» называют метательный снаряд, состоящий из трех свинцовых или железных 
шаров. К каждому из них прикреплен прочный, длинный и в результате специальной 
обработки эластичный, как шелковая лента, кожаный ремень. Концы всех трех 
ремней связываются вместе. Гаучо берет один из шаров в левую руку, правой же, 
предварительно прицелившись, поочередно кидает два других в животное. Два 
первых шара увлекают за собой тот, что лежит у гаучо в левой руке, а он, уловив 
этот момент, придает третьему шару дополнительное ускорение и вращательное 
движение. Ремни закручиваются вокруг ног быка или лошади (а гаучо обычно метят 
в их задние ноги), и животное падает на землю.

Лошади и быки панически боятся болас, не меньше, чем лассо. Едва завидев эти 
шары в руках человека, они начинают с ужасающим топотом носиться вокруг яростно 
что-то орущего человека. Адская круговерть! Но всегда в стаде находится старый, 
опытный вожак, который предпочтет подчиниться человеку, чем рвать свои жилы. 
Вожак первым покорно направится в корраль, а за ним, растерянные, но все же 
повинующиеся стадному чувству, потянутся постепенно и остальные… Ворота корраля 
захлопываются, гаучо делает небольшой круг победителя.

Наши путешественники попали как раз к началу такого отлова быков. Для немцев 
все происходящее было чем-то вроде захватывающего циркового представления, и 
они следили за ним затаив дыхание. Только заперев ворота корраля, гаучо 
заметили наконец странную компанию. Гаучо, державшийся среди остальных как 
старший, выехал немного вперед по сравнению с остальными и, смеясь, воскликнул:

— О небо! Вы только посмотрите, кабальерос, кто к нам пожаловал! Сам сеньор 
мясник! Неужели вы, дон, вознамерились отрезать что-нибудь у нас? Но должен вас 
огорчить — все мы тут, как на грех, здоровы и бодры. Так что советую вам 
спрятать ваши инструменты подальше, целее будут!

Доктор Пармесан был задет за живое.

— Ваши шутки неуместны, ибо вы в моем лице имеете дело с истинным кабальеро! — 
раздраженно ответил он. — Мои предки жили в старинных фамильных замках в 
Кастилии и прославили наш род победами в сражениях с маврами, тогда как о ваших 
никто сейчас и не вспомнит. Перед вами дон Пармесан-Руис 
дель-Иберио-де-Сагрунна-и-Кастельгуардьанте! Запомните хорошенько это имя, ваша 
милость!

— Хорошо, хорошо, дон Пармесан, уже запомнил. Но я вовсе не желал вас обидеть. 
Вы же знаете, что на самом деле все мы здесь относимся к вам, как потомку 
древнего испанского рода, с большим ува