который уже раз за сегодняшний день, хирург поразил приват-доцента. На всем 
протяжении улиц городка дети, едва завидев черную бороду дона Пармесана, тут же 
бросались врассыпную с криками: «Отрезатель мяса! Отрезатель мяса едет! Бегите 
все, а то он вам что-нибудь ампутирует!» В любых странах дети ведут себя 
подобным образом при приближении городского сумасшедшего: и ругаются, и 
одновременно дразнят его. Но эти выкрики на хирурга действовали почему-то так 
же, как крики «Браво!» на тщеславного тореадора. Он высоко задрал свой 
бородатый подбородок и, весь исполненный чувства собственного достоинства, 
сказал доктору Моргенштерну многозначительно:

— Слышите, сеньор? Вот оно, подтверждение моей широкой известности в этой 
стране. Народ знает своих лучших людей.

Хотя относительно того, что такое настоящая слава, у доктора Пармесана были 
более чем своеобразные понятия, но что касается особого пристрастия местных 
жителей к табаку, то тут он нисколько не преувеличивал. В пампе на самом деле 
редко встретишь человека без сигареты в углу рта, если только он в этот момент 
не несется во весь опор на лошади, ест или спит, — кажется, только в этих и еще 
всего нескольких жизненных ситуациях сигарета исключается, а в остальных она 
неизменно украшает собой лицо жителя пампы. Пока добирались до эстансии, доктор 
Моргенштерн смог вполне в этом убедиться.

Что же касается поместья, то и оно оказалось в точности таким, как говорил о 
нем хирург, — небольшим, но способным предоставить отличных лошадей хоть для 
целого кавалерийского эскадрона.



Глава V

НА ЭСТАНСИИ

Каждый, кому приходилось когда-нибудь путешествовать по аргентинской пампе, или 
кампо, как еще называют эти бескрайние травянистые равнины, плавно перетекающие 
одна в другую, хорошо знает, что там встречаются три основных разновидности 
усадьб, поместий, имений, хозяйств — можно называть их по-разному, в 
зависимости от того, какую конкретную роль выполняет данный островок 
жизнедеятельности человека в этих полудиких местах.

Итак, вид первый — так называемое ранчо. Я говорю «так называемое», потому что 
любой житель Северной Америки расхохотался бы во все горло при виде этих 
«ранчо», под этим словом он привык подразумевать нечто гораздо более добротное 
и основательное, хотя и совсем не обязательно богатое. В Аргентине же «ранчо» 
именуют небольшие хижины, крытые соломой или камышом. Очень часто стены этих 
домишек на несколько футов уходят в землю. Их обитатели слышали, конечно, 
кое-что о том, что в городах многие люди пользуются разной мебелью, но сами 
привыкли во всех случаях жизни обходиться маленькими скамеечками и гамаками. 
Свои нехитрые трапезы они готовят на очаге, выложенном из глины, потому что 
камни в пампе — большая редкость. Этому очагу не требуется никакого дымохода, 
его роль с успехом выполняют отверстия в стенах. Дыра побольше, начинающаяся от 
пола, — это вход, дыры поменьше и начинающиеся повыше — что-то вроде окон. Я 
говорю «вроде», потому что ни стекол, ни рам эти окна не имеют, разве что 
кто-нибудь приспособит промасленный лист бумаги вместо стекла, но такое здесь 
редко увидишь, подобные вещи в пампе расцениваются как глупое и ненужное 
излишество. Убогие жилища для бедных людей…

Самые бедные в пампе, а одновременно и самые большие ее труженики, — конечно, 
гаучо. Это слово попало в испанский язык из языка индейцев и произносится оно в 
Аргентине, вообще говоря, несколько по-иному, чем мы обычно это делаем, через 
небольшую паузу, вот так: «гау-чо», с точки зрения правильности, так его надо 
бы и писать, но, как известно, слова порой живут по своим собственным законам, 
особенно при переходе из одного языка в другой. Приходится этим законам 
следовать. Итак, пишем без всяких пауз «гаучо», и все.

Аргентинские гаучо, как правило, метисы и чрезвычайно гордятся своим 
происхождением от сыновей далекой Испании, несмотря на то, что их затерявшиеся 
в глубине веков европейские предки, некогда полюбившие прекрасных индеанок, не 
оставили своим южноамериканским потомкам ничего, часто даже собственного имени. 
Кроме несколько гипертрофированного чувства собственного достоинства,