Соединенных 
Штатов».

Бескрайние равнины раскаленного песка чередуются здесь с нагромождениями голых 
скал, на которых не в силах укорениться даже самые выносливые и неприхотливые 
растения. Нигде — ни деревца, ни былинки, лишь камень да песок. Испепеляющий 
дневной зной резко, почти без сумерек, сменяется холодной ночью. Пейзаж не 
разнообразят ни барханы, ни русла высохших рек, и ни один колодец не манит 
путника живительной влагой. Всюду, куда ни кинь взгляд, однообразная, выжженная 
равнина, и единственный признак жизни, словно ненароком забытый природой в этом 
царстве смерти, — редкие, усеянные колючками пучки бизоньей травы, в которых и 
не сразу распознаешь живое растение. Недвижные, серые, без намека на листву, 
они не радуют глаз. Иногда в самых неожиданных местах попадаются кактусы — 
поодиночке или целыми группами. Выглядят они более привлекательно, но горе 
лошади, чей всадник будет столь неосторожен, что в поисках тени направит ее в 
эти заросли! Почти невидимые острые иглы, тонкие, как волос, и твердые, как 
сталь, уже через несколько минут изранят ноги несчастного животного так, что 
после этого владельцу останется только пристрелить внезапно охромевшую лошадь 
или бросить ее умирать от жажды под палящими лучами солнца.

Но все же находились и находятся люди, которые осмеливаются пересекать эти 
наводящие ужас места. Здесь не встретишь никаких дорог — ни на север, к 
Санта-Фе и Форт-Юниону, ни через горы к Эль-Пасо или вниз, на юг, к прериям и 
лесам Техаса. Впрочем, «дорога» в этой пустыне означает совсем не то, что 
привык понимать под этим словом европеец или уроженец восточных штатов. Это 
просто тропа, проложенная в песках безвестными путниками — золотоискателями, 
охотниками, индейцами. Временами она раздваивается, петляет, становится то уже, 
то шире; иногда на ней заметны следы колес — значит, здесь проезжали фургоны 
переселенцев или какого-нибудь отважного торговца, не побоявшегося рискнуть 
своими товарами (рисковать собственной жизнью — дело на Западе слишком обычное, 
чтобы о нем стоило говорить). В зависимости от конечной цели путешествия каждый 
волен уклониться от основного пути, ориентируясь по каким-то известным лишь ему 
признакам и приметам. А чтобы сделать тот или иной удобный маршрут всеобщим 
достоянием, было принято негласное правило — обозначать его колышками, вбитыми 
через определенные промежутки в твердую, как камень, землю.

Но все же пустыня собирает богатый урожай жертв. Число их, в пересчете на 
квадратную милю, намного превышает соответствующие показатели для африканской 
Сахары или великих азиатских пустынь — Гоби и Такла-Макан. Выбеленные солнцем 
скелеты людей и животных, остатки фургонов, упряжи и прочего снаряжения 
раскиданы вдоль дорог, являя собой наглядную летопись разыгравшихся здесь 
трагедий. А в бездонной синеве неба парят стервятники. За много десятков миль 
замечают они любое движение на земле и терпеливо следуют за каждым живым 
существом в твердой уверенности, что рано или поздно оно непременно станет их 
добычей.

Эту пустыню именуют по-разному, но наиболее употребительны два названия — 
английское Стэйкед-Плейнз и испанское Льяно-Эстакадо. Оба они обязаны своим 
возникновением тем самым колышкам, которые указывают человеку путь среди 
бескрайних песчаных просторов [25 - Оба названия идентичны друг другу; их можно 
перевести как Огороженные, или Размеченные Равнины. Эти названия мы будем 
использовать в нашем дальнейшем повествовании.].

Примерно так писал я в одной из моих прежних книг, задавшись целью показать 
суровый нрав пустыни Льяно-Эстакадо. Но оказалось, что я ошибся, утверждая, 
будто вся эта пустыня состоит лишь сплошь из камня и песка. В самом центре ее 
имелся небольшой оазис, находившийся в единоличном владении Кровавого Лиса — 
человека, о котором сообщалось в найденной мною записке Виннету.

Кровавый Лис… Само имя — свидетельство необычной судьбы. Он был еще ребенком, 
когда очутился в пустыне вместе с караваном переселенцев. Вскоре на караван 
напали бандиты, они