Нет, уже давно. И не впервые я так обманываю индейскую лошадь. Через 
несколько часов этот запах исчезнет, а когда потом я сниму одеяло и надену 
шляпу, лошадь догадается об обмане и начнет всячески проявлять свой норов. Вот 
тогда и начнется настоящее ее укрощение.

— Мне бы хотелось посмотреть на то, как вы станете это делать.

— Пожалуйста. Мне нужно только место, всего лишь чуточку свободного 
пространства. Но сейчас не до разговоров, нам надо скорее ехать. Пропустите-ка 
меня вперед, чтобы моя кобылка не пугалась ваших!

Чтобы вырваться вперед, мне надо было проехать мимо них, и тогда Боб сказал:

— Почему масса Шеттерхэнд не хочет говорить со своим Бобом? Массер Боб хочет 
выразить ему благодарность!

— Не надо этого, милый Боб.

— Но я хочу рассказать, как краснокожие пленили массера Боба.

— Главное, чтобы ты поладил с моим вороным.

— О… о… о! Вороной — очень хорошая лошадь, а Боб хороший наездник. Мы оба 
хорошо знаем друг друга и помчимся вперед, словно молния над прерией!

Да, бравый Боб держался теперь значительно лучше, чем в тот день, когда он 
впервые сел в седло. Тогда он обеими руками уцепился за шею и гриву лошади, но 
тем не менее постоянно сползал назад и наконец соскользнул с хвоста. Это 
принесло ему прозвище Скользящий Боб. Позднее он подучился верховой езде, а у 
Кровавого Лиса прошел даже очень хорошую школу. И теперь скакал, нисколько не 
отставая от нас, что было больше заслугой жеребца, чем всадника.

С того момента, когда я оставил Заячью долину, нам нечего уже было опасаться, 
потому что наши лошади не позволили бы себя догнать, а возможные преследователи 
были еще молоды и не могли тягаться с нами в искусстве верховой езды. Тем не 
менее мы непрерывно скакали в течение нескольких часов вперед и остановились 
только потому, что такая скачка не могла быть очень долгой. С того места, где 
мы остановились, нам оставался еще полный день езды до горы Дождей, где мы 
должны были встретиться с апачами.

Мы привязали лошадей к колышкам, но за такие длинные поводки, чтобы позволить 
им свободно пастись. Свою лошадь я должен был отвести в сторону, потому что она 
не хотела оставаться рядом с остальными; она старалась лягнуть их и укусить.

Как только мы наконец сели у костра, Боб спросил:

— Ну, теперь время есть, значит, массер Боб может рассказать, как его пленили 
индейцы?

— Да, расскажи, — ответил я, потому что он все равно не оставил бы нас в покое.
 — Меня только очень удивляет, что Кровавый Лис бросил тебя на произвол судьбы.

— Разве Лис меня бросил?

— Конечно!

— И масса Шеттерхэнд этому удивляется?

— И даже очень!

— Массер Боб не удивляется.

— Ты просто не понимаешь. Вы поехали на охоту?

— Да, на охоту.

— Значит, были вдвоем?

— Вдвоем, — кивнул он.

— Тебя взяли в плен, а он вывернулся?

— Да.

— Тогда он должен был преследовать краснокожих и сделать все, чтобы спасти тебя.
 Пытался ли он это сделать?

— Нет.

— Вот и доказательство, что он за вами не последовал. Сколько краснокожих на 
тебя напало?

— Десять, и еще десять, и еще один раз десять. Может быть, даже больше. Боб не 
считал хорошенько.

— Стало быть, около тридцати. Насколько я знаю Кровавого Лиса, это не тот 
человек, который испугается трех десятков индейцев. Он, безусловно, попытался 
бы узнать, что они собираются с тобой сделать.

— Может быть, масса Лис так и поступил!

— Нет. Он изучил науку подкрадывания, и если бы ему нельзя было тебя освободить,
 он каким-нибудь образом дал бы тебе знак. Видел ты нечто подобное? Или, может 
быть, слышал?

— Массер Боб ничего не видел и не слышал.

— Значит, он тебя бросил в беде, и вот это-то меня как раз и удивляет… В таком 
случае, можно предположить, что он вообще не знает, что тебя взяли в плен.

— Масса Лис, может быть, и не знает.

— Нет? Он не видел этого?

— Нет

— Но вы же были вместе!

— Когда п