А потом вдвоем 
появились у Ниагарских водопадов, великого и потрясающего образа нашего 
прошлого и настоящего! А потом… Вы знаете, куда они отправились потом?

— К горе Виннету.

— Это правда, миссис Бартон?

— Чистая! — уверила Душенька, а я подтвердил. Апач сложил ладони вместе, поднял 
глаза к небу, словно собираясь помолиться, и с глубоким удовлетворением 
произнес:

— К горе Виннету! Спасена… спасена!

— Вы о чем? — не могла промолчать моя любознательная супруга.

Усевшись на место, он заметил:


— Великая мысль, которой суждено подняться из глубин Ниагары, спасена!

— Так, значит, она уже найдена?

— Ее не нужно искать. Она уже давно там, вот уже несколько тысячелетий! Она 
лишь временно была скрыта в водоворотах Ниагары. Но стихия не размолола и не 
раздробила ее, как нас! Когда вода поглотила ее, казалось, навсегда, она вдруг 
возникла — чистая и сияющая, словно чудо.

Он был в восторге. А любопытная Клара с энтузиазмом воскликнула:

— Я знаю, что вы имеете в виду!

— Нет, это невозможно! — покачал головой он.

— Мы знаем ее и, вероятно, узнали еще раньше вас. Вы ведь имеете в виду закон 
Джиннистана, больше ничего. Каждый человек обязан быть ангелом-хранителем 
другого! Я права?

Радостное удивление отразилось на лице молодого человека.

— Вы и вправду меня поняли! Как же это, миссис Бартон?

— Я же вам сказала, что этот закон мы тоже знали, — ответила она. — А кроме 
того, смотрите! Могу вас уверить, что мы знаем Джиннистан и царицу Мариме, хотя 
вы думаете, что о ней слышали только краснокожие.

Молодой Орел даже не нашелся, что ответить. Он вопросительно взглянул на меня.

— Она права, — подтвердил я. — Мы даже знаем настоящее имя царицы. Ее зовут не 
Мариме, а Мара Дуриме. Эти пять слогов за столь долгий срок превратились у вас 
в три.

— Если об этом говорите вы сами, то я не могу не верить, — ответил он. — Как я 
рад! Вы знаете царицу, вы знаете Джиннистан, вы знаете великий, удивительно 
простой и все же такой емкий закон этой страны. Этим вы поможете нам еще больше,
 чем Атапаска и Алгонка, с которыми вы познакомились. Они знают, кто вы?

— Нет. Я умолчал об этом. Мы были миссис и мистер Бартон, и все.

Тут его лицо снова озарилось радостью.

— Как будет счастлив Тателла-Сата, мой любимый учитель, когда откроется, что 
Олд Шеттерхэнд хочет того же, что и он сам! Вы были желанны, но вас боялись, 
мистер Бартон.

— Почему?

— Потому что Тателла-Сата знает вас только по вашей славе; он не знает вашей 
сути. Он боится, что вы поддержите план возведения памятника — роскошного 
творения поверхностного зодчего. Ваш голос очень весом. Он знает это, знаем это 
и мы все. И если вы поддержите тщеславие и хвастовство, то нас вместо 
возрождения ждет гибель. Душа нашей нации, нашей расы, пробудилась. Она тянется 
к свету, начинает оживать. Она хочет ощущать себя как одно целое. Все 
благоразумное стремится к упоительному чувству единения. Теперь посмотрите на 
сиу, юта, кайова и команчей. Они берутся за оружие, но не против белых, а 
против самих себя, против своих собственных душ. Их души, едва пробудившись, 
готовы навсегда погубить себя. Почему?

Он собирался ответить сам, но Душенька вставила:

— А почему Олд Шурхэнд, Апаначка, их сыновья и их единомышленники оскорбляют 
национальное чувство этих племен? Почему они собираются оказать вождю апачей 
беспримерную честь?!

Индеец бросил удивленный взгляд на нее, потом на меня, словно не поверил своим 
ушам.

— Как сказала миссис Бартон? — переспросил он. — Она назвала эту честь 
«беспримерной»?

— Да, — кивнула Душенька.

— И он ее недостоин?

— Думаю, что да.

— Вы любите нашего Виннету, миссис Бартон? Уважаете ли его?

Лицо юноши посуровело. Та же серьезность появилась и на лице моей жены. Она 
ответила:

— Я люблю его, уважаю, как никого другого, помимо мужа!

— И все же говорите, что все это незаслуженно?

Он медленно встал. Душенька тоже. Я тоже поднялся, понимая, что наступил 
кульминационный момент. Я был в три раза старше молодого человека, но это не 
значило, что в три раза умнее. Он олицетворял собой не только начинающееся в 
индейских племенах движение, именуемое «Молодое поколение», но судьбу всей 
индейской расы. Он пробыл четыре года у белых, что принесло, похоже, богатые 
плоды. Он знал Атапаску и Алгонку. Он переписывался со знаменитым Ваконом. Он 
был учеником и, несомненно, любимцем Тателла-Саты, а значит, последователем 
моего Виннету. Тут мне, пожалуй, высовываться не стоило. Несмотря на его 
молодость, духовно мы стояли на одной ступени. Вот почему я поспешил ответить 
вместо же