— извинилась она. — Больше не буду. Но 
теперь прошу вас взять сосуды, а я посмотрю, что там.

Оба как ни в чем не бывало вернулись к прерванной работе. А Душенька тихо 
улыбалась. Она всегда радуется, когда ей удается отвратить зло.

Когда Зебулон открыл следующий сосуд, он тяжело перевел дух и воскликнул:

— Извините, миссис Бартон, если там снова окажутся книги, то они ваши. Но 
золото или что-нибудь подобное я не отдам. Ни за какую цену! Можно начинать?

— Да, — ответила она.

Он снял крышку, заглянул внутрь и простонал:

— Точно такой же кожаный сверток! Что за напасть! А у тебя?

Он обратил вопрос к брату, который открыл другой мешок.

— Тоже бумаги, и ничего больше! — констатировал тот.

Тут Зебулон завопил:

— Сейчас меня хватит удар!

Он отшвырнул заступ и стал носиться взад-вперед. Гарриман же поднял последний, 
пятый сосуд, и стал снимать оплетку. Еще несколько секунд — и вот он распечатан.
 Содержимое оказалось таким же. Зебулон опустился на землю, закрыв лицо руками. 
Сквозь рыдания слышалось:

— Где наш отец? От старого подлеца давно не осталось ни пылинки! Только позор 
на наши головы! Смерть нас призывает… — Он сплюнул. — Миссис Бартон, — 
продолжал он, — я отказываюсь от этой писанины. Мне она не нужна. Я дарю ее вам.
 Вы слышите? Вам, и только вам! Делайте с ней что захотите! — С этими словами 
он отвернулся и зашагал в лес.

— Безумец! — произнес его брат, глядя ему вслед.

Душеньке пора было готовить обед, но она не спешила. Она хотела узнать истинную 
ценность находок. Я попросил Паппермана подкопать яму поглубже, чтобы убедиться,
 что там больше ничего нет. Вместе с Гарриманом они вынули еще на два фута 
земли, но так ничего и не нашли, после чего засыпали всю яму. А я и Душенька 
тем временем занялись осмотром содержимого кожаных мешков.

Это были сшитые в тома манускрипты, написанные хорошо известной мне рукой 
великого Виннету. Не стоит говорить, какое впечатление произвели они на меня. 
Буквы аккуратно располагались на строчках. Почерк был четким и твердым, как 
душа того, чья рука выводила слова на этих страницах. Их оказалось не десять, 
не двадцать, а несколько сотен! Где и когда он их писал? На обложках тетрадей 
можно было прочесть: «Написано у могилы Клеки-Петры», «Написано у Тателла-Саты»,
 «Написано для моих красных братьев», «Написано для моих белых братьев», 
«Написано в жилище Олд Шеттерхэнда на Рио Пекос», «Написано для всего 
человечества». Язык был английский. А там, где автор затруднялся в подборе 
точных выражений, стояли индейские слова и фразы. Заметил я и немецкие обороты,
 — похоже, они крепко засели в его памяти после общения со мной.

В конце последней тетради я нашел полный перечень всех текстов и адресованное 
мне послание. О перечне я скажу позже, а письмо гласило:


«Мой дорогой брат!

Я молю Великого и Благосклонного Маниту, чтобы ты пришел и взял эти книги. И 
если ты их не найдешь в первый раз, поскольку копать будешь не очень глубоко, 
значит, еще не пришло время, чтобы они попали тебе в руки. Но ты обязательно 
придешь еще раз и найдешь их. Ведь они предназначены только для тебя!

Я не оставил это завещание у Тателла-Саты, ибо он не любит тебя, хотя его 
помыслы чисты. Но я никому не доверюсь, поскольку верю всемогущему и 
всевидящему Отцу Мира гораздо больше, чем людям. Я зарыл эти книги так г