не твое! — повысил голос Гарриман.

— Чье же тогда?

— Все это принадлежит мистеру Бартону, никому другому. Виннету зарыл их для 
него одного.

— Докажи! — рассмеялся Зебулон. — Этот мистер Бартон тридцать лет назад унес то,
 что ему причиталось, — завещание. Все остальное он оставил тут! А сегодня 
сосуды нашел я. Они такая же находка прерий, как любая другая! По закону Запада 
найденное принадлежит нашедшему, а значит, мне!

— Ложь, грубая ложь! — Гарриман двинулся на брата. — Что знаешь ты об этом 
сокровище? А мистер Бартон знал о нем. Он собирался вырыть его и взять. Он 
просил у нас заступы. Выходит, ты одолжил ему не только заступ, но и свою силу. 
Ты копаешь от его имени, за него! Вот так!

— И это говоришь ты, мой брат? — зашипел Зебулон. — С чего ты взял, что я копал 
за него, а не за себя? Может, я сам тебе сказал это? Или он? Нет! Он спокойно 
наблюдал, как я работал. Когда он хотел заглянуть в яму, а я его прогнал, он 
подчинился без всяких возражений. Стало быть, эти пять сосудов с сокровищами — 
моя собственность. Хотел бы я посмотреть на того, у кого хватит наглости 
оспаривать это… Теперь помоги! Я хочу открыть их!

Душенька озабоченно поглядывала в мою сторону.

— Подождем, что там внутри, — успокоил я ее. — Уж конечно, не золото.

— А может, все же…

— Нет. Они слишком легкие. Терпение!

Темно-коричневые четырехгранные глиняные сосуды были украшены индейскими 
фигурами. Я издали узнал работу гончаров из деревень моки или суньи [31 - Моки 
и суньи — индейские племена из группы пуэбло; прославились своим ткаческим 
(покрывала) и ювелирным искусством, но никак не военными подвигами.]. Верхняя 
часть сосуда немного прикрывала нижнюю, а место соединения было обмазано не 
пропускавшей влагу мастикой. Широкое горло каждого сосуда обвивали промасленные 
лыковые жгуты. Потому я и предположил, что их содержимое не могло быть металлом,
 — скорее, это что-то боящееся влаги.

— Иди же сюда, помоги! — снова обратился Зебулон к брату. — Только осторожно, 
не сломай!

Оба взялись за дело — Гарриман спокойно и умело, а Зебулон чуть ли не рвал 
оплетку.

— Проклятые узлы! — ругался он. — Как медленно! у меня нет сил терпеть! Давай 
быстрее, быстрее!

Когда с первых двух сосудов оплетка наконец была удалена, оба стали ножами 
отдирать окаменевшую за долгие годы замазку. При этом Зебулон без умолку 
говорил о серебре, золоте, о жемчуге, о древних мексиканских толтекских, 
ацтекских или древнеперуанских драгоценностях. Я выносил эту безумную болтовню 
только в интересах психологического эксперимента.

Наконец настал долгожданный момент: каждый мог открыть свой сосуд. Энтерсы 
перевели дух.

— Угадай, что там? — из последних сил прошептал Зебулон. — Золото? Алмазы?

— Не хочу гадать, — ответил Гарриман. — Открываем!

— Хорошо. Раз, два, три!..

Обе крышки были сорваны одновременно, и на свет было извлечено содержимое 
сосудов. Но не слышно было ликующих возгласов. Братья молча разглядывали добычу.


— Мешок! — наконец пришел в себя Зебулон.

— Да, как