|
есь священное место, и мы должны вести
себя подобающим образом.
В этот момент возвратился Тателла-Сата. Он был без плаща, и теперь мы увидели,
что на нем надет обычный индейский костюм из мягкой кожи, без каких-либо
украшений.
Шаман взял Душеньку за руки и усадил на бизонью шкуру, сам он должен был сидеть
напротив. Справа от него было мое место, слева — Молодого Орла.
— Мое сердце глубоко тронуто, а моя душа борется с горем прошлого, — стоя
произнес Тателла-Сата. — Когда здесь в последний раз была раскурена калюме, мы
вдохнули дым прощания. Здесь, где сейчас сидит наша белая сестра, сидела Ншо-Чи,
прекрасная дочь апачей, надежда нашего племени. Вот тут, где сидит Олд
Шеттерхэнд, сидел Виннету, мой любимец, которого никто не знал лучше меня.
Здесь, на месте Молодого Орла, — Инчу-Чуна, мудрый и храбрый их отец. Они
пришли, чтобы попрощаться со мной. Ншо-Чи собиралась на Восток, в город
бледнолицых, чтобы стать одной из них. В моих глазах стояли слезы. Носительница
всех наших желаний и надежд покидала нас. В тот день бушевала буря, а в моей
душе царила тьма.
Они ушли. Ншо-Чи больше не вернулась. Ее убили вместе с отцом. Пришел один
Виннету. И я рассердился на того белого человека, ради кого дочь нашего племени
ушла от нас. Тогда Виннету положил свою калюме в эту чашу и поклялся, что не
коснется ее до тех пор, пока его брат Шеттерхэнд не будет сидеть здесь и
вдыхать дым мира вместе с нами. После этого он часто бывал у меня, но никогда
ни он, ни кто-либо другой не заходил сюда. Под этими сводами в томительном
ожидании жила лишь его клятва.
И вот Виннету погиб. Умер он и в сердце Олд Шеттерхэнда. Мне казалось, что
будущее апачей померкло вместе с ним. Я был Хранителем Большого Лекарства, знал
историю и тайны нашей расы. Я хотел спасти нашу расу от гибели. Ее душе суждено
было пробудиться в Виннету, умнейшем и благороднейшем из индейцев, но после его
смерти исчезла душа его расы. Так думал до недавнего времени я, безумец!
Но вот настали светлые дни. Голоса жизни снова зазвучали в моей душе. И какие
бы разговоры я ни слышал, везде говорили о Виннету. Он жил! Он сошел с горы
Хенкок, где погиб, и через прерии и горы возвратился на свою родину. Его
подвиги были у всех на устах. Его слова странствовали от палатки к палатке. Его
душа звучала как лучшая песня. Она начала говорить и проповедовать. Она
добралась и до нас, поднявшись на Гору Лекарства. Она явилась ко мне, и я понял,
что это не только душа Виннету, но и душа его племени, его народа, его расы. Я
слышал ее каждый день, каждый час. Имя Виннету вошло в жизнь каждого. Кто думал
о чистом, добром и благородном, чьи помыслы были возвышенны — тот говорил о
Виннету. Виннету превратился в идеал для всей нации. А я научился понимать
многое, чего прежде не мог понять. Я научился не сердиться, когда слышал рядом
с именем Виннету имя Олд Шеттерхэнда. Я возвысился до понимания того, что эти
двое неразделимы в человеческой памяти. Когда я приходил сюда, в это священное
место, где сейчас разговариваю с вами, я видел Виннету. Он стоял передо мной,
клал в чашу калюме и давал клятву не прикасаться к трубке без своего брата Олд
Шеттерхэнда.
Он сделал паузу. Через открытое окно до нас донеслись голоса. Тателла-Сата
выглянул наружу и сказал:
— Прибыли вожди. Кто они, мы скоро узнаем.
Потом он повернулся к нам и продолжал свою исповедь:
— Я никогда так ясно не чувствовал, как теперь, что Виннету жив. Олд Шеттерхэнд
пришел через земли и моря; это и есть тайное подтверждение, что для его
красного брата нет обманчивой Страны Вечной Охоты, которая была придумана для
недалеких людей. Я написал Олд Шеттерхэнду. Я попросил его прийти, что
|
|