Маленький Сэм словно высох и стал от жары еще меньше. Он висел на шее своей 
лошади, удерживаемый в седле непонятной и неведомой силой, с открытым ртом и 
безумным взглядом. Мне казалось, что мои веки налились свинцом, а горло 
пересохло так, что даже самый тихий звук раздерет мне его в клочья. Кровь в 
жилах медленно струилась расплавленным железом. Я уже не чувствовал, а знал 
наверняка, что не пройдет и часа, как мы потеряем сознание, свалимся с лошадей 
на землю и умрем от жажды, не приходя в себя.
— Воды, — простонал Сэм.
Я молчал, не зная, что ответить. Вдруг мой конь споткнулся и встал как 
вкопанный. Я понукал его, дергал за поводья, но он не двигался с места. Старая 
Тони последовала его примеру. Видимо, силы лошадей были на исходе, и они уже не 
могли продолжать путь.
— Слезаем, — прохрипел я. Невыносимая боль пронзила горло. Казалось, что губы, 
рот, глотка и легкие исколоты в кровь тысячами острых игл.
Взяв мустанга под уздцы, я побрел вперед. Освобожденное от ноши животное 
послушно двинулось за мной. Сэм тащил за собой свою Тони, но он был более 
истощен и шел пошатываясь, словно с минуты на минуту мог свалиться на землю. Но 
чем я мог ему помочь?
Мы прошли не больше мили, как вдруг я услышал тяжелый вздох, оглянулся и увидел,
 что бедняга Сэм лежит на песке. Его глаза были закрыты. Я подошел к нему и 
молча присел рядом. Не стоило расходовать силы на уговоры и увещевания: ничто 
не могло спасти нас.
Так вот каким должен стать конец моей скитальческой жизни! Вот где мне было 
суждено сложить голову. Я попытался вспомнить родителей и близких, оставшихся в 
далекой отчизне, но тщетно. Я пробовал молиться, но некогда прекрасная память 
отказывала мне, и я не сумел вспомнить ни строчки. Казалось, мой мозг 
расплавился и кипит под черепом, словно суп под закрытой крышкой.
Мы попали в западню, в которую до нас попадал не один путешественник. Никто еще 
не сумел найти из нее выход.
Из Санта-Фе через Паса-дель-Норте возвращаются на Восток золотоискатели, 
которым судьба улыбнулась на калифорнийских приисках. У них нет другого пути, 
кроме как через Льяно-Эстакадо. Когда я говорил о разных обличиях смерти, 
обитающей в пустыне, я имел в виду не только зной и огромные безводные 
пространства. На границе Льяно-Эстакадо собираются шайки тех, кому не повезло и 
кто не хочет возвращаться домой с пустыми карманами, или тех, кому не по вкусу 
честный труд.
Это люди без чести и без совести, каких во множестве извергают восточные штаты, 
они не отличаются умом, но сильны и закалены в стычках и сражениях и не боятся 
ни Бога, ни черта. Горе тому, кто встретится с ними. Они редко нападают в 
открытую, предпочитая действовать исподтишка, подло и жестоко. Честному 
человеку трудно даже представить себе их вероломство и беспощадность. Этих 
стервятников Льяно-Эстакадо называют стейкменами: они вытаскивают вехи, 
которыми отмечена дорога, и ставят их в других местах, уводя путников в глубь 
пустыни, где те неминуемо гибнут от жажды и голода. Грабители без зазрения 
совести отнимают у умирающих все, что имеет ценность, и бросают их в 
раскаленных знойных песках. По всей пустыне белеют на солнце кости сотен 
несчастных жертв, в то время как близкие напрасно ожидают их возвращения или 
хотя бы известия об их судьбе.
Вот так и мы доверились вехам и только ближе к полудню заметили, что они уводят 
нас от нужного направления в сторону. Мы не знали, когда и где это произошло, и 
уже не могли вернуться назад, так как сил на обратную дорогу у нас не 
оставалось. А теперь Сэм лежал на песке, я сидел рядом, и мы чувствовали себя 
мертвыми. Спасти нас могла только счастливая случайность.
Неожиданно прямо над моей головой раздался хриплый и пронзительный клекот. Я 
медленно и с трудом поднял глаза вверх и увидел стервятника, видимо только что 
взмывшего в небо и теперь кружившего над нами. Птица была права, считая нас 
своей верной добычей.
Однако кто вспугнул стервятника? Неужели где-то рядом сидел бескрылый собрат 
хищной птицы и, сжимая ружье, с нетерпением ждал, когда мы испустим дух? Я знал,
 что воздушные и сухопутные стервятники обычно появляются вместе, поэтому начал 
осматриваться в надежде обнаружить следы.
Из-за зноя, слепящего солнца и слабости кровь прилила к глазам, их жгло, и 
казалось, что я вот-вот ослепну. Все-таки мне удалось заметить в тысяче шагов 
от нас несколько точек, которые не могли быть камнями или кактусами. Взяв 
штуцер, я оперся на него и заковылял в том направлении.
Не прошел я и полпути, как уже различил трех койотов и небольшую стаю 
стервятников, сидящих на песке. Эти хищники никогда не нападают на живую 
добычу: безусловно, где-то там лежал живой еще человек, иначе кровавая трапеза 
была бы уже в разгаре.
При виде койотов у меня в душе родилась надежда, очень слабая и призрачная, 
основанная только на том, что эти животные не могут долго обходиться без воды и 
не заходят далеко в безводные пустыни. Но все же первым делом следовало 
проверить, что за добычу они караулили. И вдруг меня осенила мысль.
Если мы приговорены к смерти от жажды и если нет воды, то почему не напиться 
крови? Неужели кровь койота не вернет нам силы? Я вскинул штуцер и прицелился, 
но руки мои дрожали, и ствол плясал, как сухой лист в непогоду. Пришлось сесть 
на землю, опереть руки о колени, и только после этого я сумел выстрелить.
Я выпустил две пули, и два койота упали на песок. Забыв о слабости, я побежал к 
ним. Одному из них я прострелил голову, второму пуля перебила передние лапы, и 
он, воя от боли, катался по земле. Мне до сих пор стыдно за такой неудачный