Льет черный дождь и свищет ветер,
Зловеще в небе гром хохочет
И ни одна звезда не светит?
Напрасно страхами себя не мучай,
Настанет утро и разгонит тучи.
Знакомо ли тебе, как среди ночи
Повеет вдруг могильной стужей,
Тревожные виденья смерть пророчат
И цепкий страх навеки стиснет душу?
Не бойся ничего, избавься от сомнений,
Настанет утро и рассеет тени.
Знакомо ли тебе, как среди ночи
Душа кипит от жажды воли,
Но яд обмана сердце точит,
И сердце корчится от боли?
Ужасна эта ночь, она забвеньем манит,
И солнце для тебя уже не встанет.
Вынужден признать, что содержание стихотворения глубоко взволновало меня. Я не 
знаток поэзии, и не мне судить, представляло ли оно какую-нибудь литературную 
ценность, но в нем, безусловно, звучал крик ужаса талантливого человека, 
ставшего жертвой безумия, с которым он явно безнадежно пытался бороться. 
Необходимо было спешить. Ни секунды не сомневаясь, что автором стихотворения 
был именно Уильям Олерт, я бросился листать справочник, нашел в нем адрес 
издателя и отправился к нему с визитом.
Как выяснилось, я был прав. Некий Уильям Олерт накануне лично принес в редакцию 
стихотворение и просил поскорее напечатать его. Так как редактор не проявил 
должного восторга от столь блестящей перспективы, поэт вручил ему десять 
долларов с условием, что стихотворение выйдет в следующем номере газеты. Поэт 
вел себя вполне пристойно, и только взгляд его странно блуждал, да к тому же он 
несколько раз подчеркнул, что его стихи написаны кровью; но такие высокопарные 
слова и к месту и не к месту употребляют как талантливые, так и бездарные 
писатели. Олерт оставил в редакции свой адрес, куда следовало переслать 
корректуру. Так я узнал, что Олерт-младший остановился в одном из дорогих 
частных пансионов в новом районе города.
Я немедленно поспешил туда, заранее изменив свой внешний вид до неузнаваемости. 
По дороге я прихватил с собой пару полицейских и попросил встать около входа в 
пансион.
В приподнятом настроении и полной уверенности, что уж на этот раз мошенник со 
своей жертвой не уйдет от меня, я потянул за ручку звонка, над которым висела 
вывеска с надписью: «Пансион для Леди и Джентльменов. Высший класс». Привратник 
открыл дверь и спросил, что мне угодно, на что я в ответ попросил его доложить 
обо мне хозяйке и передал визитную карточку, на которой, конечно, стояло 
вымышленное имя. Меня проводили в гостиную, куда скоро вошла элегантно одетая, 
пышная дама лет пятидесяти. Вьющиеся волосы и едва заметный темный оттенок 
ногтей свидетельствовали о том, что в ее жилах текла негритянская кровь. Она 
приняла меня весьма учтиво и произвела впечатление воспитанной особы. Я 
представился редактором газеты, предъявил ей только что приобретенный номер со 
стихотворением и сказал, что желаю говорить с автором, так как его стихи 
получили высокую оценку специалистов, и мне хотелось бы сделать поэту новый 
заказ.
Хозяйка спокойно выслушала, внимательно глядя мне в лицо, а когда я умолк, с 
жаром произнесла:
— Значит, этот джентльмен напечатал свое произведение в вашем ежедневнике? Как 
это прекрасно! А стихи действительно хорошие?
— Превосходные! Я уже имел честь сообщить вам, что они произвели большое 
впечатление не только на меня, но и на видных специалистов.
— Очень интересно! Он показался мне образованным человеком, настоящим 
джентльменом. К сожалению, он почти ни с кем не разговаривал и не общался. 
Только раз вышел из пансиона, наверное, именно тогда он и отнес вам свои стихи.
— Неужели? Во время беседы в редакции он намекнул, что несколько раз снимал 
здесь со счета деньги, а для этого ему было необходимо выходить из дому.
— Значит, он выходил в мое отсутствие, а может быть, все дела поручал секретарю.

— Разве у него есть секретарь? Он об этом не говорил. Судя по всему, он очень 
состоятельный человек.
— Думаю, да. Платил он не скупясь и заказывал самые изысканные блюда. Все его 
финансовые дела вел секретарь Клинтон.
— Клинтон? Ах, если секретаря зовут Клинтон, то, несомненно, именно его я 
встретил в клубе. Он из Нью-Йорка, по крайней мере, оттуда прибыл. Я встречался 
с ним… Постойте, когда же это было? Да только вчера, около полудня.
— Вполне возможно, — заметила она. — Он и в самом деле выходил из дому в это 
время.
— Вы не поверите, — продолжал я, — мы так понравились друг другу, что он даже 
подарил мне свою фотографию. Но я при себе фотографии не ношу и пообещал ему, 
что свою передам сегодня. Так мы и условились встретиться. Вот его фотография,
 — я протянул хозяйке снимок Гибсона, который всегда был при мне.
— Да, это секретарь мистера Олерта, — сказала она, бросив беглый взгляд на 
фотографию. — К сожалению, вы не скоро увидитесь, а мистер Олерт, увы, не 
передаст вам никакого стихотворения. Они оба уехали.
У меня упало сердце, но я быстро взял себя в руки и непритворно подосадовал: