опытных воинов на совет, остальные команчи разошлись и принялись устраиваться 
на ночлег у своих костров. Обоих Ланге и Сэма тоже посадили к огню и дали им по 
куску жареной конины. Олд Дэт взял меня под руку и увлек к костру, у которого 
сидели белые люди. Навстречу нам вышел офицер, с которым недавно так нелюбезно 
обошелся Олд Дэт, и грубо спросил:
— Какого черта вам понадобилось устраивать мне экзамен, да еще в присутствии 
краснокожих?
— Я воздержусь от объяснений, так как чуть позже команчи сами все растолкуют, и,
 клянусь Богом, очень доходчиво. И не советую вам разговаривать с Олд Дэтом 
таким тоном. Во-первых, потому что вы конокрады, во-вторых, потому что команчи 
доверяют мне, а не вам, в-третьих, потому что достаточно одного моего слова, 
чтобы с вас содрали скальпы.
И он с презрением отвернулся от офицера, но остался на месте, чтобы дать мне 
возможность заняться Гибсоном и Уильямом Олертом. Мошенник и его жертва сидели 
у того же костра. Олерт показался мне больным и до предела изнуренным: щеки 
провалились, глаза горели безумным огнем. Казалось, он не замечает, что 
происходит вокруг. Его пальцы судорожно сжимали карандаш, на коленях лежала 
мятая четвертушка бумаги. Я понял, что он все еще оставался безвольной игрушкой 
в руках Гибсона.
— Наконец-то мы с вами встретились, мистер Гибсон. Надеюсь, что мы продолжим 
наше путешествие вместе. Буду рад лично препроводить вас в Нью-Йорк.
— Это вы мне, сэр? Но мы с вами не знакомы, — издевательски улыбнулся мерзавец.
— Конечно, вам!
— Как странно! Вы, кажется, назвали фамилию Гибсон?
— Да, именно так я вас назвал.
— Но это не мое имя.
— Разве это не вы улизнули от меня в Новом Орлеане?
— Сэр, вы что-то путаете!
— Я знаю, что вы меняете имена, как щеголь перчатки, и мне известно, что в 
Новом Орлеане вы выдавали себя за Клинтона, а в Ла-Гранхе именовались сеньором 
Гавиланом.
— Меня действительно зовут Гавилан. Что вам угодно? Я повторяю, мы с вами не 
знакомы, а потому оставьте меня в покое.
— Неужели вы меня не узнаете? Даже если это так, я постараюсь, чтобы вы меня 
запомнили на всю жизнь. Теперь вам от меня не уйти. Представление окончено. Не 
для того я мчался за вами от самого Нью-Йорка, чтобы выслушивать ваши насмешки. 
Пойдете со мной туда, куда я вас поведу.
— Как бы не так!
— А если будете сопротивляться, я привяжу вас к хвосту моего коня. Надеюсь, 
тогда вы станете сговорчивее.
Гибсон вскочил на ноги и выхватил револьвер со словами:
— Так вы мне угрожаете? Да я…
Он не успел закончить и не успел выстрелить. За его спиной вырос Олд Дэт и 
прикладом ружья ударил по руке. Револьвер упал на землю.
— Поубавьте свою прыть, Гибсон, — негромко, но грозно произнес вестмен. — Вы 
забыли, что я здесь, а в моей колоде козыри старше.
Гибсон схватился за ушибленную руку, скорчился от боли и крикнул:
— Ну погоди, я еще посмотрю, какого цвета у тебя кишки. Ты думаешь, я испугался,
 потому что тебя зовут Олд Дэт?
— Ни в коем случае! Я не пугало, бояться меня не надо, меня надо слушаться. Еще 
одна глупость, и я всажу тебе пулю в живот. Ты вряд ли ее переваришь. Надеюсь, 
что джентльмены будут мне благодарны за то, что я освобожу их от общества 
мошенника и негодяя.
Гибсон понял, что коса нашла на камень, сник и заюлил:
— Я совершенно не понимаю, в чем дело, господа. Вы принимаете меня за кого-то 
другого.
— Ну уж нет! Чтобы я принял тебя за кого-то другого? Вот он будет главным 
свидетелем обвинения. — И Олд Дэт указал на Олерта.
— Он будет свидетелем обвинения? — переспросил Гибсон. — Ну-ну, попробуйте 
поговорить с ним.
Я тронул Уильяма за плечо и назвал его по имени. Он медленно, словно во сне, 
поднял голову, посмотрел на меня бессмысленным взглядом и ничего не ответил.
— Мистер Олерт, вы слышите меня? — повторил я. — Меня послал к вам ваш отец.
Он так же молчал и так же бессмысленно глядел на меня. Внезапно раздался окрик 
Гибсона:
— Эй, ты! Как тебя зовут? Отвечай сейчас же.
Дрожа всем телом, словно испуганный ребенок, Уильям Олерт повернулся к Гибсону 
и тихо ответил:
— Меня зовут Гильермо.
— Кто ты?
— Поэт.
Я снова вмешался в разговор, пытаясь вопросами пробудить в нем память.
— Твое имя Уильям Олерт? Ты из Нью-Йорка? Кто твой отец? Он банкир?
Уильям, не раздумывая, отвечал отрицательно. Очевидно, его хорошо подготовили к 
подобным вопросам. У меня не оставалось больше сомнений, что, с тех пор как он 
попал в руки к мошеннику, его болезнь заметно усугубилась.
— Вот вам и свидетель! — рассмеялся мне прямо в лицо негодяй. — А теперь будьте 
так любезны, оставьте нас в покое.
— Позвольте, я задам ему последний вопрос, возможно, его память сильнее лжи, 
внушенной вами.