ни был — хоть отсюда до Канады.
— Что да, то да, воображение у вас богатейшее.
— Ну так что? Вы и дальше будете запираться и играть со мной в прятки? Меня 
многие здесь знают, и я мог бы вам пригодиться. Однако если вы столь 
самонадеянны и считаете, что самостоятельно скорее достигнете цели, то Бог вам 
в помощь, я буду только рад, хотя и сомневаюсь, что вам повезет.
Олд Дэт встал из-за стола и достал из кармана потертый кожаный кошелек. Мне 
показалось, что своим недоверием я его обидел. Пытаясь как-то сгладить 
неловкость, я сказал:
— Есть дела, в которые нельзя посвящать посторонних. Я ни в коем случае не 
хотел вас обидеть и думаю…
— Бросьте! — прервал он меня, затем выудил из кошелька монету, положил ее на 
стол, расплачиваясь за пиво. — О какой обиде может идти речь?! В вас есть 
что-то такое, что вызывает доброжелательность, и мне захотелось вам помочь.
— Мир тесен, и может быть, когда-нибудь мы снова встретимся.
— Сомневаюсь. Сегодня я отправляюсь в Техас, а оттуда в Мексику. Вряд ли вам 
доведется побывать в тех краях. Удачи вам, сэр! И вспоминайте иногда, что сам 
Олд Дэт назвал вас гринхорном. И не дуйтесь на меня, я не хотел нанести вам 
оскорбления, а новичку не помешает быть скромнее.
Он надел сомбреро с широченными полями, до тех пор висевшее на стене, вскинул 
на плечо седло, взял ружье и направился к выходу. Но, сделав всего три шага, он 
обернулся, еще раз подошел ко мне и шепотом извинился:
— Не сердитесь на старика, сэр. Я тоже когда-то учился в университете и даже 
теперь с удовольствием вспоминаю, каким нахальным и самонадеянным мальчишкой я 
тогда был. Прощайте!
Не оглядываясь больше, он покинул пивную. Я смотрел ему вслед, пока диковинная 
и вызывающая улыбку прохожих фигура не исчезла в толпе. Мне хотелось 
рассердиться на него, я пытался вызвать в себе злость, но не мог. Почему-то 
старый вестмен внушал мне жалость. Он наговорил массу неприятных вещей, но при 
этом его голос звучал мягко, дружелюбно и убедительно. Все его поведение 
свидетельствовало о том, что он относится ко мне благосклонно и по-приятельски. 
Несмотря на свое внешнее уродство, Олд Дэт произвел на меня приятное 
впечатление, хотелось открыться и спросить его совета, но я не имел права 
вводить постороннего в курс дела, порученного мне, и только мне, хотя и 
сознавал, что такой опытный человек мог бы оказать неоценимую помощь в моих 
поисках.
Старик назвал меня гринхорном — я молча проглотил это прозвище: Сэм Хокенс так 
часто употреблял его, что я к нему привык и перестал обижаться. К тому же по 
натуре я не хвастун и умолчал, что уже побывал в переделках на Диком Западе.
Я положил локти на стол, подпер ладонями голову и в раздумье смотрел перед 
собой. Вдруг открылась дверь, и в пивную пошел… Гибсон собственной персоной!
Он остановился у входа и окинул взглядом посетителей. Я тотчас же повернулся к 
двери спиной, чтобы он меня не узнал. В моей голове мгновенно созрел план. В 
такую жару в пивных яблоку негде упасть, здесь тоже не было ни одного 
свободного места, кроме… кроме того, которое только что покинул Олд Дэт! И 
Гибсон, если он действительно зашел освежиться кружкой пива, неизбежно должен 
подойти к моему столу. Я уже предвкушал, какое потрясающее впечатление я 
произведу на негодяя, но мгновения шли, а он почему-то не появлялся.
Снова хлопнула дверь, я взглянул через плечо: Гибсона уже не было. Видимо, он 
узнал меня. Только успел заметить, что он быстрым шагом удаляется по улице. Я 
схватил шляпу, швырнул на стойку деньги за пиво и стремглав выскочил вон. 
Гибсон ушел направо, где толпа была гуще, явно рассчитывая затеряться в людском 
потоке. Он оглянулся и, завидев меня, прибавил шагу. Толкаясь и извиняясь, я 
продрался через человеческий муравейник и увидел его спину в узенькой боковой 
улочке. Метнувшись за ним, я увидел, что Гибсон заворачивает за угол. Он еще 
раз оглянулся, снял шляпу и приветственно помахал мне, что, признаюсь, ужасно 
меня задело. Я помчался за ним под градом насмешек, которыми меня осыпали 
зеваки. Полицейского нигде не было видно, а обращаться за помощью к кому-то из 
прохожих было бессмысленной затеей: никто не встал бы на мою сторону.
Добежав до угла улочки, я оказался на небольшой площади. Слева и справа в 
тесном ряду стояли маленькие домики, а напротив них утопали в садах 
великолепные виллы. Здесь тоже было довольно многолюдно, но Гибсона и след 
простыл, он как сквозь землю провалился.
На углу, рядом с входом в парикмахерскую, стоял негр, как мне показалось, из 
тех, что готовы весь день пялиться на прохожих. Наверняка он стоял там с утра и,
 безусловно, должен был обратить внимание на Гибсона. Я подошел к нему, вежливо 
приподнял шляпу и спросил, на заметил ли он джентльмена, выбегающего из улочки. 
В ответ негр оскалил в улыбке желтые зубы и сказал, тыча пальцем в сторону 
одной из вилл:
— О да, сэр! Я видел его. Он бежал быстро-быстро, прямиком вон туда!
Поблагодарив его, я поспешил к указанному дому. Сад окружала чугунная ограда, 
массивные ворота были наглухо закрыты. Минут пять я дергал ручку звонка, пока 
наконец негр-слуга не вышел ко мне. Я сказал, что у меня дело к его хозяину, и 
попытался войти, но он захлопнул дверь у меня перед носом.
— Я должен сначала спросить у господина. И если господин разрешать, я открывать 
дверь.
Он ушел. Десять битых минут я, как на углях, простоял под дверью. И вот 
чернокожий вернулся с ответом:
— Нельзя впускать, господин не разрешает. Сегодня двери на замке и никто не 
входить. Вам лучшей уйти подобру, потому что, если вы прыгать через ограду, мой