меня, заявив, что жители Ла-Гранхи обидятся, если мы откажемся танцевать в 
первом котильоне. Он уже успел представить Олд Дэту и мне свою жену и дочь, 
заметив при этом, что они прекрасно танцуют. Поскольку я выбил ему два 
«последних» зуба, а он изрядно поколотил меня, мы, по его мнению, должны были 
испытывать друг к другу чуть ли не родственные чувства. Он уверял меня, что 
расстроится, если я покину бал, к тому же он обещал нам отдельный стол. Как тут 
быть?
Я понял, что «герою сегодняшнего дня» никак не избежать участия в пресловутом 
котильоне, а может быть, и в нескольких других танцах.
Добряк шериф явно радовался тому, что нас опекали хранительницы его домашнего 
очага. Он нашел нам стол, у которого был один, но зато большой недостаток: это 
был столик на четвертых, и тем самым мы полностью и окончательно оказались в 
плену у дам. Особое положение их мужа и отца придавало дамам надменность и 
достоинство. Матери было за пятьдесят, не теряя времени, она орудовала спицами 
и только один раз раскрыла рот, чтобы ни к селу ни к городу помянуть кодекс 
Наполеона. Дочери было под тридцать, она принесла томик стихов и читала его, 
несмотря на невероятный шум в зале. Она удостоила Олд Дэта суждением о 
французском поэте Беранже, что, видимо, должно было свидетельствовать о живости 
ее ума, но, когда старый вестмен совершенно серьезно заверил ее, что никогда не 
имел чести беседовать с упомянутым джентльменом, барышня замолчала и не 
произнесла больше ни слова. От пива наши дамы отказались, но, когда шериф 
принес им два стаканчика бренди, их острые мизантропические лица просветлели.
Вскоре долговязый шериф подошел к нам, толкнул меня, по своему обыкновению, в 
бок и шепнул:
— Принимайтесь за дело: пора танцевать котильон.
— А дамы нам не откажут? — спросил я, втайне рассчитывая на несговорчивость 
женщин.
— Ну что вы? Дам я заранее предупредил.
Скрепя сердце я встал, поклонился дочери, промямлил что-то о великой чести, 
удовольствии и предпочтении и получил в руки томик стихов, а в придачу и саму 
барышню.
Олд Дэт взялся за дело с уверенностью бывалого человека, по-свойски обратившись 
к матери:
— Ну что ж, пойдемте танцевать. Вы как предпочитаете, вправо или влево? Мне все 
равно, я одинаково прыгаю в любую сторону.
Лучше умолчать, как мы танцевали, какой ущерб нанес заведению мой друг, падая 
вместе с партнершей, как джентльмены постепенно набрались. Замечу только, что к 
восходу солнца запасы трактирщика иссякли.
Шериф, однако, заверил всех, что деньги еще остались и что, как только к вечеру 
запасы пополнят, можно будет продолжать веселье.
Когда объявили, что пора вести куклуксклановцев на пароход, дамы вскочили с 
мест.
Шествие происходило в строго определенном порядке: впереди шли музыканты, за 
ними — судьи, затем — члены ку-клукс-клана в своих нелепых балахонах, далее — 
свидетели, то есть мы, а за нами вся остальная публика, словом, целая толпа.
Американцы — странные люди, они всегда добиваются своего. Все участники шествия,
 за исключением разве что пастора и дам, где-то успели раздобыть рожки, дудки и 
прочие инструменты. Когда все встали на места и шериф подал знак двигаться 
вперед, музыканты, шедшие в голове, заиграли мотив известной песенки «Янки 
дудль», остальные в меру способностей подыграли, и в конце концов все это стало 
напоминать кошачий концерт. Свист, пение, рев и звуки немилосердно терзаемы? 
инструментов создавали не поддающуюся описанию кар тину. Вскоре мне уже 
казалось, что я попал в сумасшедший дом.
Медленным шагом наша «похоронная» процессия приблизилась к реке. 
Куклуксклановцев сдали с рук на руки капитану, и тот взял их под стражу, а 
пассажиры, знающие о злодеяниях бандитов не понаслышке, выделили из своих рядов 
дюжих часовых.
Когда пароход отчалил, оркестр грянул бравурный туш, а публика завыла и 
заулюлюкала. Пока все прощались с «дорогими гостями» и глазели на отходящий от 
причала пароход, я взял под руку Олд Дэта, и мы вместе с Ланге и его сыном 
отправились домой, чтобы немножко отдохнуть перед дорогой. Однако проспали 
дольше, чем намеревались, что меня сильно расстроило.
— Не огорчайтесь, сэр, — успокаивал меня Олд Дэт. — Когда такой старый 
охотничий пес, как я, берет след, он уже не потеряет его, пока не выйдет на 
зверя. Положитесь на меня.
— Полностью доверяю вашей опытности, сэр, — отвечал я, — но мы задержались с 
отъездом, и Гибсон уйдет далеко вперед.
— Он от нас не уйдет. Не все ли равно, днем раньше или днем позже мы его 
поймаем? Не падайте духом, меня не зря прозвали Олд Дэтом.
Я верил, что он сдержит свое слово, и все-таки обрадовался, когда за обедом 
Ланге предложил отправиться в путь вместе.
— Мы не будем вам в обузу, — уверял он нас. — И я и сын умеем обращаться с 
оружием и ухаживать за лошадьми, люди мы не трусливые и не бросимся наутек, 
встреться нам по дороге хоть белые, хоть краснокожие, хоть сам черт. Возьмите 
нас с собой. По рукам?
Мы согласились без колебаний.
Потом пришел сеньор Кортесио, проспавший в то утро больше нашего, и пригласил 
нас посмотреть лошадей.
— Вот этот молодой человек пытается убедить меня, что знает толк в лошадях, — 
ворчал Олд Дэт. — Может быть, он и умеет лихо гарцевать, но у меня есть особое