— Это ни к чему, — шепнул мне Олд Дэт. — Виннету один справиться с целой бандой 
таких негодяев.
Уперев руки в бедра и широко расставив ноги, разбойник встал перед апачем и 
произнес:
— Что ты потерял в Матагорде, красная шкура? Заруби себе на носу, мы здесь 
терпеть не можем общества дикарей.
Виннету, не удостоив негодяя даже взглядом, поднес кружку к губам, сделал 
хороший глоток, прищелкнул языком, одобряя напиток, и поставил кружку обратно 
на стол, словно ничего не слышал.
— Ты что, оглох, краснокожий? — разъярился бывший надсмотрщик. — Что ты потерял 
здесь? Ты — лазутчик. Хуарес — красная шкура, и все краснокожие шпионят в его 
пользу, но мы-то стоим за императора Макса и вешаем каждого индейца, чья рожа 
нам не нравится. Ну-ка крикни погромче, да так, чтобы на улице услышали: «Да 
здравствует император Макс!» — а не то подвесим тебя на первом дереве.
Виннету и на этот раз не произнес ни слова в ответ. На его бесстрастном лице не 
было и тени волнения.
— Я к тебе обращаюсь, красная собака! Отвечай! — заорал в ярости предводитель 
шайки и схватил Виннету за плечо.
Индеец легко увернулся от руки негодяя и вскочил на ноги.
— Прочь! — воскликнул он тоном, не терпящим возражений. — Койоту не пристало 
выть в присутствии воина!
Читателю необходимо объяснить, что койот — это американский шакал, животное, 
презираемое индейцами. В глазах краснокожих нет ничего унизительнее и 
пренебрежительнее, чем сравнение с койотом.
— Койот?! — зашелся в крике бандит. — Да за такое оскорбление ты заплатишь 
кровью! Немедленно! Сейчас же!
Он выхватил револьвер, но тут произошло то, чего бывший надсмотрщик никак не 
ожидал: одним ударом индеец выбил у него из рук оружие, схватил за ремень, 
поднял в воздух и с размаху швырнул в окно. Деревянная рама разлетелась в щепки,
 осколки стекла усеяли пол в пивной и мостовую, а сам негодяй тяжело шлепнулся 
на улицу.
Конечно, все произошло значительно быстрее, чем я рассказываю. Звон битого 
стекла, вой псов и бешеный рев банды покрыл звонкий голос Виннету. Индеец успел 
приблизиться к разбойникам и, указывая рукой на окно, спросил:
— Как еще хочет выйти на улицу тем же путем? Пусть скажет!
При этом вождь апачей подошел слишком близко к одной из собак, которая 
попыталась укусить его, но тот пнул животное, и оно с жалобным воем спряталось 
под стол. Испуганные негодяи попятились назад и в страхе умолкли. Виннету без 
оружия в руках напоминал дрессировщика диких животных, что в одиночку входит в 
клетку, одним взглядом усмиряя хищников.
Вдруг дверь резко распахнулась, и на пороге предстал выброшенный в окно 
головорез. По изрезанному осколками стекла лицу струилась кровь. Он выхватил 
нож и с бешеным воплем бросился на Виннету. Апач отступил на шаг в сторону, 
перехватил руку с ножом, обвил соперника руками, приподнял и грохнул об пол с 
такой силой, что тот потерял сознание и остался лежать без движения. Ни один из 
шайки не попытался вступиться за него или помочь прийти в себя. Виннету 
спокойно, словно ничего не произошло, допил пиво, жестом подозвал дрожавшего за 
стойкой хозяина и положил ему на ладонь маленький желтый камешек, который 
достал из висевшего на поясе мешочка.
— Возьмите это в счет платы за пиво и за разбитое окно, мистер, — сказал индеец,
 — как видите, дикарь платит долги. Тем более вы должны быть уверены, что и от 
цивилизованных людей получите все сполна. Они не могут стерпеть в своем 
обществе «красную шкуру», поэтому я, вождь апачей Виннету, ухожу, но не потому, 
что боюсь, а потому, что мне действительно не место среди людей, у которых лица 
светлые, а души темные.
Апач взял винтовку и неторопливо покинул кабачок, не взглянув больше ни на кого,
 даже на меня.
Бандиты снова оживились. Их терзало любопытство более сильное, чем гнев, стыд и 
сочувствие к лежавшему без сознания товарищу. Прежде всего они спросили у 
хозяина, чем расплатился индеец.
— Золотым наггитом, — ответил тот, показывая самородок величиной с грецкий орех.
 — Потянет долларов на двенадцать. Краснокожий по-королевски заплатил за 
прогнившие оконные рамы и побитые стекла. Мне показалось, у него полный мешочек 
наггитов.
Раздались негодующие возгласы: Мерзавцев возмутило то, что у индейца было 
столько золота. Наггит хозяина передавали из рук в руки, оценивая его стоимость.
 А мы воспользовались относительным и, судя по всему, временным затишьем, 
расплатились и вышли на улицу.
— Ну, какое впечатление произвел на вас апач? — спросил меня Олд Дэт, когда мы 
беспрепятственно оказались за порогом пивной. — Другого такого индейца не 
сыщете во всей Америке. Эти забияки испугались его, как воробьи сокола. Жаль, 
что больше не придется увидеться с ним. Надо было бы пойти за ним и расспросить,
 каким ветром его сюда занесло, что он делает, остановился в прерии за городом 
или снял номер в гостинице. Ведь должен же он был где-то оставить свою лошадь! 
Где же это видано, чтобы апач, тем более сам Виннету, путешествовал пешком? 
Однако и вы, сэр, не робкого десятка и умеете постоять за себя. Я рад за вас. Я 
чуть было не испугался, потому что задирать таких бандитов все равно что 
дергать гремучую змею за хвост. Но с собакой вы разделались так, что вас 
перестанут величать гринхорном. А вот и наше жилье! Войдем? Такой старый 
охотник, как я, только при крайней необходимости лезет в каменные дома, мне в