поступать с убийцами.
— Ужасно! Быть живьем привязанным к гробу и знать, что это твое последнее 
пристанище!
— Вы что, действительно жалеете этого негодяя? Я понимаю вас, когда вы просите 
для него легкой смерти, но чтобы жалеть его — это выше моего понимания.
Гроб поставили таким образом, что Рэттлер оказался на ногах; затем и гроб, и 
пленника привязали к одной из стен. Индейцы — мужчины, женщины, дети — 
подступили ближе и замерли в ожидании. Виннету и Инчу-Чуна встали по обе 
стороны гроба. Старый вождь громко произнес:
— Воины апачей собрались здесь, чтобы свершить суд. Народ апачей понес великую 
и невосполнимую утрату, и виновник должен умереть.
Инчу-Чуна продолжал красочно, как это умеют индейцы, описывать жизнь и деяния 
Клеки-Петры, его смерть и поимку Рэттлера. Наконец объявил, что после пыток 
убийца будет погребен вместе с их учителем. С этими словами вождь взглянул на 
меня и подал долгожданный знак.
Мы поднялись и подошли к индейцам.
Стоявший вертикально гроб был шириной в человеческое тело, длиной поболее 
четырех локтей и напоминал обрубок толстого бревна, обтянутого кожей. Рэттлера, 
с кляпом во рту, крепко-накрепко, так что он не мог шевельнуть ни головой, ни 
пальцем, привязали спиной к кожаной поверхности. По его виду нельзя было 
сказать, чтобы его морили голодом или мучили жаждой. Я подошел ближе. Вытащив у 
Рэттлера изо рта кляп, Инчу-Чуна обратился ко мне:
— Мой белый брат хотел поговорить с убийцей, пусть будет так!
Рэттлер, увидев меня на свободе, должен был понять, что индейцы — мои друзья, и 
я ждал от него просьбы замолвить о нем слово. Но, как только вытащили кляп, он 
в ярости прохрипел:
— Что тебе от меня нужно?! Убирайся! Чихал я на вас!
— Мистер Рэттлер, вы слышали, что вас приговорили к смерти, — спокойно начал я.
 — Приговор окончательный, и вы умрете. Но я полагаю, что вам…
— Убирайся, собака, убирайся! — И он плюнул в меня.
— Вы умрете, — продолжал я как ни в чем не бывало, — но как — зависит от вас. 
Апачи собираются вас пытать. Это будет очень страшно, и я хочу избавить вас от 
мучений. Инчу-Чуна, по моей просьбе, готов смягчить наказание, если вы 
выполните одно условие.
Я замолчал, ожидая от него вопроса, но в ответ услышал такие страшные проклятия,
 которые я не в силах повторить. Тем не менее я попытался вставить слово:
— Инчу-Чуна хочет, чтобы вы попросили у меня прощения…
— Прощения? У тебя просить прощения? — заорал Рэттлер. — Да я скорее откушу 
себе язык и выдержу все пытки, какие только ни придумают эти краснокожие 
мерзавцы!
— Мистер Рэттлер, это не мое условие, я в ваших извинениях не нуждаюсь. 
Подумайте о своем положении! Вас ждет страшная смерть, ужасные мучения, от 
которых может спасти одно лишь слово извинения!
— Ни за что этого не сделаю, ни за что. Пошел прочь! Мне противно смотреть на 
твою мерзкую рожу!
— Если я уйду, то больше не вернусь. Не будьте же безумцем и скажите это слово!
— Нет, нет и нет! — заорал он.
— Умоляю вас.
— Пошел к дьяволу! О небеса! Почему я связан? Будь у меня свободны руки, я бы 
тебе показал!
— Хорошо, я ухожу, но еще один вопрос: если у вас есть последнее желание, я 
исполню его. Может быть, передать кому-нибудь от вас привет? У вас есть 
близкие?
— Убирайся к дьяволу в преисподнюю, там самое место такому подонку. Ты заодно с 
краснокожими собаками, я знаю — это ты отдал меня в их лапы. Пусть за это…
— Вы заблуждаетесь! — прервал я поток ругательств. — Так, значит, у вас нет 
последнего желания?
— Только одно — чтобы все вы как можно скорее попали в ад! Только это! — И он 
вновь разразился проклятиями.
— Довольно. Мне нечего здесь больше делать.
Инчу-Чуна взял меня за руку и отвел в сторону:
— Мой белый брат видит, этот убийца не достоин твоего заступничества. Подумать 
только, и это христианин! Вы называете нас язычниками, но разве краснокожий 
воин позволил бы себе произносить подобные слова?
Я молчал, возразить было нечего. Признаться, поведение Рэттлера меня озадачило. 
Раньше, когда разговор заходил об индейских пытках, он вел себя как трус, 
дрожал от страха, а сегодня, казалось, все на свете мучения ему были нипочем.
— Да нет, в нем говорит не храбрость, а злость, вот и все, — объяснил Сэм.
— Но почему?
— Он злится на вас, сэр. Рэттлер считает, что именно из-за вас попал в руки к 
индейцам. С того дня как его поймали, он ничего не знал про нас, а сегодня, 
увидев на свободе, понял, что мы в хороших отношениях с индейцами, а он один 
должен умереть. Вот и думает, что тогда, замышляя нападение на апачей, мы 
водили его за нос. Погодите, начнут пытать, запоет по-другому. Запомните мои 
слова, чтоб мне лопнуть!
Апачи не заставили долго ждать. Зрители уселись на землю. Несколько молодых 
воинов с ножами в руках выстроились на расстоянии пятнадцати шагов от Рэттлера 
и, стараясь не задеть его, начали бросать ножи. Лезвия вонзались в кожаный гроб 
и постепенно очертили обе ноги убийцы.
Рэттлер пока держался, но вот ножи засвистели выше, «обрисовывая» тело со всех