— Ты удивлен?
— Да. Женщинам нельзя смотреть на подобное зрелище.
— Так принято у вас?
— Да.
— Это неправда. Ты не лжец, ты просто ошибаешься.
— А ты считаешь, что можно?
— Конечно.
— Выходит, ты лучше меня знаешь наших женщин и девушек!
— Просто ты их не знаешь! Когда ваши преступники предстают перед судом, то это 
можно слушать всем, да?
— Да, верно.
— Мне рассказывали, что в суде собирается больше слушательниц, чем слушателей. 
Разве это место для белых скво? И хорошо ли, что их тянет туда любопытство?
— Нет.
— А когда у вас казнят убийц, вешают или отрубают голову, разве при этом нет 
скво?
— Так было раньше.
— А теперь им запрещено?
— Да.
— И мужчинам тоже?
— Да.
— Значит, нельзя никому? А если бы разрешили, женщины обязательно бы пришли. Ты 
напрасно думаешь, что женщины бледнолицых нежные создания. Они прекрасно 
переносят боль, но не свою, а других людей и животных. Я не бывала у вас, но 
мне рассказывал об этом Клеки-Петра. Виннету тоже бывал в больших городах, а 
вернувшись, рассказал мне о том, что видел и слышал. Ты знаешь, что ваши скво 
вытворяют с животными во время приготовления пищи?
— Что же они вытворяют?
— Сдирают живьем кожу, вырывают еще из живых внутренности и живыми бросают в 
кипяток. А известно ли тебе, что делают шаманы бледнолицых?
— Что?
— Они бросают в кипяток живых собак, чтобы узнать, сколько те вытерпят, 
выкалывают им глаза и вырывают языки, режут и мучают, чтобы потом написать 
книжки.

— Но это вивисекция,
[8]
и она нужна для науки.

— Науки? От Клеки-Петры я многое узнала, поэтому понимаю, что ты имеешь в виду. 
Как ваш Великий Дух терпит такую науку, которая не может обойтись без 
издевательств над животными? И все это ваши шаманы вытворяют у себя дома, а 
ведь там живут и их жены. Может быть, они не слышат криков несчастных животных? 
Разве ваши скво не держат в клетках птиц и не знают, как те страдают? Разве 
тысячи ваших женщин не радуются, когда на скачках наездники насмерть загоняют 
лошадей? А там, где дерутся ваши боксеры, разве нет ваших скво? Я еще молода и 
неопытна, вы называете меня дикаркой, но ваши хрупкие женщины способны на такие 
поступки, от которых я прихожу в ужас. Нежные и прекрасные белые скво с улыбкой 
на устах смотрят, как наказывают их рабов и забивают до смерти черных служанок, 
а ты негодуешь, что я, девушка, могу без содрогания смотреть на казнь подлого 
убийцы. Да, могу, ведь он умрет той смертью, какую заслужил. И я хочу это 
видеть. Ты осуждаешь меня за это? А если и так, то кто виноват, что глазам 
краснокожих стали привычны такие картины? И не сами ли белые вынуждают нас 
отвечать жестокостью на жестокость?
— Сомневаюсь, чтобы белый судья приговорил индейца к пыткам у столба.
— Судья? Не обижайся, но сейчас я повторю то, что так часто тебе приходилось 
слышать от Хокенса: ты еще слишком молод и неопытен! Какие могут быть судьи на 
Диком Западе? Здесь сильный судит слабого. Скажи, а что делается в лагерях у 
костров бледнолицых? Сколько наших воинов, павших в борьбе с завоевателями, 
погибло не от пули или ножа в бою, а от пыток в плену! А ведь они виноваты лишь 
в том, что защищали свою землю! Убийца будет наказан по заслугам, так решили 
апачи. И я, дочь своего племени, пойду туда, чтобы увидеть, как убийца 
Клеки-Петры примет заслуженное наказание.
Я знал эту прекрасную юную индеанку тихой и нежной, но теперь передо мной 
стояла негодующая, с горящим взглядом богиня возмездия, не ведающая жалости. 
Как она была прекрасна! Осуждать ее я не смел — девушка была во всем права.
— Хорошо, иди, но я тоже пойду с тобой, — сказал я.
— Лучше останься! — попросила она совершенно иным тоном. — Инчу-Чуна и Виннету 
будут недовольны.
— Они рассердятся?
— Нет, просто не хотят, чтобы ты смотрел на казнь, но и не запретят, ведь ты 
наш брат.
— Поэтому я пойду, и они простят меня.
На террасе перед входом я застал Сэма Хокенса, который с наслаждением курил 
короткую охотничью трубку — он тоже получил табак.
— Сэр, вот это другое дело! — в полном восторге воскликнул он. Сначала вы 
пленник, а потом — важная персона, это большая разница, чтоб мне лопнуть! Как 
вы себя чувствуете в новой обстановке?
— Спасибо, хорошо.
— И я неплохо. Сам вождь занимался нами, это так приятно. А где сейчас