болезни. Значит, прядь, чтоб мне лопнуть, находится на вашей голове, а не в 
кармане, и я все равно не понимаю, как она спасет нас.
— Зато я понимаю, этого достаточно. Слушайте внимательно, еще до начала пыток 
меня отвяжут от проклятого столба.
— Гринхорн — неисправимый оптимист. Почему это, интересно, вас отвяжут?
— Мне придется плавать.
— Плавать? — Сэм смотрел на меня, как психиатр на пациента.
— Да, именно плавать, а как, скажите на милость, плавать у столба? Придется 
меня развязать.
— Гром и молния! Кто вам это сказал?
— Виннету.
— И когда вы совершите свой заплыв?
— Да вот сейчас.
— Это замечательно! Раз Виннету сказал, значит, вам дадут возможность бороться 
за жизнь. Проблеск надежды и для нас.
— Я тоже так думаю.
— Не могут же они поступить с нами иначе, чем с вами. Может, еще не все 
потеряно?
— Конечно! Будем бороться и спасем наши жизни.
— Я не столь самоуверен, к тому же, в отличие от вас, мне кое-что довелось 
слышать об изощренных испытаниях, какие придумывают индейцы. Но мне известны 
случаи, когда белые добивались свободы. Вы учились плавать, сэр?
— Да.
— И научились?
— Думаю, не уступлю индейцу.
— Опять самомнение. Они плавают как рыбы.
— А я как выдра, которая охотится на рыб.
— Да уж, наш пострел везде поспел… и преуспел.
— Да нет же, просто я всегда любил плавать. А вы? Знаете ли, например, что 
плавают стоя?
— Да, приходилось слышать.
— А вы умеете так плавать?
— Да нет, даже и не видел.
— Возможно, увидите сегодня. Если испытание будет заключаться в плавании — я 
выиграю!
— Желаю удачи, сэр! Надеюсь, и нам предоставят такую возможность. Это все же 
значительно приятнее, чем висеть на столбе. Лучше погибнуть в бою, чем под 
пытками.
Никто не вмешивался в наш разговор. Виннету, не обращая внимания на нас, 
беседовал о чем-то с отцом и Тангуа. Стража, доставившая меня, занялась 
наведением порядка среди зрителей, обступивших нас полукругом.
В первом ряду усадили детей, за ними стояли девушки и женщины, среди которых я 
заметил Ншо-Чи. Она пристально смотрела на меня. Дальше занимали места юноши, а 
за ними взрослые воины. Приготовления закончились, когда Сэм произнес последние 
слова.
Инчу-Чуна, который до сих пор разговаривал с Виннету и Тангуа, вышел на 
середину и громким голосом, чтобы всем было слышно, сказал:
— Выслушайте меня, мои краснокожие братья, сестры и дети, и вы, воины кайова!
Инчу-Чуна сделал паузу, дождался полной тишины и продолжал:
— Бледнолицые — враги краснокожих мужей. Редко среди них встретишь человека, 
который питает к индейцам дружеские чувства. Благороднейший из таких белых 
прибыл к апачам и стал их другом и отцом. Мы звали его Клеки-Петра, Белый Отец. 
Все мои братья и сестры знали и любили его!
— Хуг! — прозвучал громоподобный клич согласия.
Вождь продолжал:
— Клеки-Петра учил нас многому, о чем мы раньше не ведали и что пригодилось нам 
потом. Он говорил нам о Великом Духе, который завещал людям с красной кожей и 
белой кожей быть братьями и жить в мире и согласии. Но разве белые исполнили 
его волю? Подарили нам мир? Нет. Пусть скажут мои братья и сестры!
Громким «хуг!» собравшиеся подтвердили его слова.
— Они пришли украсть нашу землю, а нас — истребить. И они делают это, потому 
что сильнее нас. На просторах прерий, где носились стада бизонов и мустангов, 
они построили большие города, источник всяческого зла. Через леса и прерии, где 
раньше охотились индейцы, сегодня несется огненный конь и везет новые полчища 
наших врагов. Краснокожий бежит от него в глушь, мечтая об одном — спокойно 
умереть от голода. Но и туда добрались бледнолицые, и там, на землях индейских 
мужей, они строят новые дороги для огненного коня. Мы встретились с этими 
белыми и в мирном разговоре объяснили им, что здесь наша страна, значит, они не 
имеют на нее прав. Возразить было нечего, они вынуждены были согласиться с 
нашими доводами. Однако призыва уйти с нашей земли послушать не захотели и 
застрелили Клеки-Петру, которого мы почитали и любили. Пусть скажут мои братья 
и сестры!
И снова апачи громким криком подтвердили правоту своего вождя.
— Мы принесли сюда его тело, — продолжал Инчу-Чуна, — и ждали дня мести. Этот 
день настал. Клеки-Петра будет сегодня похоронен, а вместе с ним и его убийца с 
сообщниками. Они его друзья и товарищи, они предали нас, но отрицают это. Того, 
что я здесь сказал, вполне достаточно, чтобы вынести смертный приговор. Однако 
мы, ученики мудрого Клеки-Петры, будем справедливыми судьями и выслушаем их, 
ибо они не признают свою вину. А потом вынесем приговор. Вы согласны со мной, 
люди?