на хорошем английском языке:
— Кто бросился на него с ножом?
— Я.
— Почему мой юный белый брат не стрелял?
— При мне не было оружия.
— Здесь лежат ружья!
— Они не мои. Те, кому они принадлежат, побросали их и залезли на деревья.
— Идя по следу медведя, мы услышали испуганные крики. Уфф! Белки и скунсы 
залезают на деревья при появлении врага, мужчина же должен сражаться; если он 
отважен, то победит самого сильного зверя. Мой юный белый брат отважен, почему 
его здесь называют гринхорном?
— Потому что я впервые на Диком Западе и совсем недавно здесь.
— Бледнолицые — странные люди. Юношу, который с ножом бросается на страшного 
гризли, называют гринхорном, а те, кто со страху лезут на деревья и воют там от 
ужаса, считают себя опытными вестменами. Краснокожие справедливы, у них 
мужественный не может называться трусом, а трус отважным.
— Мой сын правильно сказал, — подтвердил отец, его английский был немного хуже.
 — Этот бледнолицый уже не гринхорн. Тот, кто убил серого медведя, храбрый 
герой. А если он к тому же спас других, то заслуживает благодарности, а не 
оскорблений. Хуг! Я сказал!
Как велика была разница между моими белыми коллегами и презираемыми ими 
индейцами! Чувство справедливости склонило краснокожих к свидетельству в мою 
пользу, что требовало немалого мужества: ведь их было трое, а они выступили 
против вестменов. Но это не испугало индейцев, и они спокойно, с достоинством, 
медленным шагом прошли мимо нас. Мы последовали за ними. Инчу-Чуна увидел 
вбитые в землю вешки, остановился и, обернувшись ко мне, спросил:
— Что это значит? Бледнолицые хотят измерить эти края?
— Да.
— Зачем им это?
— Чтобы построить дорогу для огненного коня.
Выражение спокойной задумчивости исчезло с лица старого индейца. В нем 
загорелся гнев.
— Ты пришел с этими людьми? — спросил он.
— Да.
— Ты измерял вместе с ними?
— Да.
— И тебе платят за это?
— Да.
Смерив меня презрительным взглядом, он с упреком обратился к Клеки-Петре:
— Ты говоришь нам красивые слова, но они лживы. Вот мы увидели бледнолицего с 
отважным сердцем, искреннего и честного, а спросив, что он здесь делает, 
выяснили: за деньги ворует нашу землю. Бледнолицые могут выглядеть хорошими или 
плохими, но внутри они все одинаковы.
Должен признаться, что в тот момент я ничего не сумел сказать в свое оправдание.
 В душе я испытывал стыд, так как вождь был прав.
Во время схватки с медведем геодезисты со старшим инженером укрылись в палатке 
и наблюдали оттуда в щелочку за происходящим. Завидев нас, они вышли и, с 
недоумением поглядывая на неизвестно откуда взявшихся индейцев, принялись 
расспрашивать, как удалось справиться с медведем. Рэттлер отрезал:
— Мы застрелили его, и на обед будут медвежьи лапы, а вечером окорок.
Трое гостей взглянули на меня — неужели промолчу? Я не вытерпел:
— Медведя не застрелили, это я заколол его ножом. Вот эти люди признали мою 
правоту, но пускай Хокенс, Стоун и Паркер, когда вернутся, рассудят нас. Пусть 
они скажут свое слово, а пока я никому не позволю прикоснуться к медведю.
— Какого дьявола! Буду я еще прислушиваться к их мнению! — взорвался Рэттлер. — 
Пойду со своими людьми и освежую медведя, а кто нам захочет помешать, получит 
дюжину пуль в живот!
— Не кипятитесь, мистер Рэттлер, не то лопнете! Я ваших пуль не испугаюсь, не 
то что вы медведя, и запомните: меня не загоните на дерево. Впрочем, я разрешаю 
вам отправиться на ту полянку, но лишь для того, чтобы предать земле вашего 
товарища. Нельзя же его так оставлять.
— Кто погиб? — испуганно спросил Бэнкрофт.
— Да Роллинс, — ответил Рэттлер. — А погиб из-за чужой глупости, мог бы и 
уцелеть.
— Как это? По чьей глупости?
— Он вместе с нами бросился на дерево и уже почти вскарабкался, но тут прибежал 
этот гринхорн и раздразнил медведя. Тот в ярости бросился на Роллинса и 
разорвал его на куски.
Это была уже такая наглая ложь, что я от возмущения в первый момент потерял дар 
речи. Опомнившись, спросил Рэттлера:
— Вы уверены в этом, сэр?
— Да! — И он вытащил револьвер, приготовившись к нападению.
— Вы настаиваете на том, что Роллинс мог спастись, а я помешал ему?
— Да.
— А разве медведь не схватил его еще до меня?
— Ложь!
— Что ж, придется заставить вас сказать правду.
Выбив левой рукой у него револьвер, правой я нанес такой сильный удар в скулу, 
что Рэттлер отлетел на шесть шагов. Вскочив на ноги, он выхватил нож из-за 
пояса и кинулся на меня, рыча, как разъяренный зверь. Отразив удар, я со всей