— Моей Клиуной-Аи, то есть моей луной? Оставляю это вам, я в лунах не 
разбираюсь. И для чего мне луна, которая то убывает, то прибывает?
— Опять шутки? Кстати, даже очень хорошо, что моя любовь к этой убывающей луне 
закончилась.
— Почему же?
— Я бы не смог оставить ее здесь, и пришлось бы мне тащить ее с собой. А какой 
дурак таскает по прерии луну? Хи-хи-хи! Выходит, и в несчастье есть своя выгода.
 Только одно меня бесит!
— Что именно?
— Да моя отличная медвежья шкура; если б я сам ее выделал, то имел бы сейчас 
превосходную охотничью куртку, а так — ни куртки, ни шкуры.
— Да, вот несчастье-то! Не горюйте, встречусь еще раз с медведем, и считайте, 
что шкура ваша.
— Вы мне подарите шкуру? А не случится наоборот? Вы думаете, что гризли только 
и ждут, чтобы явился гринхорн и заколол их? Охота у вас будет удачная, чего 
нельзя сказать о шутке насчет убывающей луны, которая, кстати, чести вам не 
делает. И давайте-ка оставим медведей в покое, по крайней мере на время, пока 
нас ждет работа. Отличная мысль — закончить нашу работу, а?
— Благородная, весьма благородная, Сэм!
— Да, теперь мы получим все денежки, которые нам обещали. А может… А пропади 
оно все пропадом! Вот было бы здорово!
— О чем вы, Сэм?
— Вот если бы вы получили все деньги… все!
— Не понимаю.
— Да что тут понимать? Если работа будет закончена, то нам должны заплатить. Ну 
а раз другие уже мертвы, то вам причитается их доля…
— И не думайте даже об этом, Сэм! Они ни за что не пойдут на такое.
— Все возможно, все, вам только надо по-умному все представить и потребовать 
всю сумму. Вы же почти один сделали всю работу! Ну так как?
— Нет, и не подумаю требовать больше, чем мне положено.
— Опять в вас говорит мальчишка! Сколько можно повторять, что здесь, в этой 
стране, ваша заморская скромность абсолютно не к месту! Ради вашего блага 
послушайте меня. Распрощайтесь с мыслью стать вестменом, им вы никогда не 
будете. Силенок не хватит. Вас ждет иная судьба, а для этого нужны деньги, 
деньги и еще раз деньги. Если будете умницей — получите хорошенькую сумму и 
заживете спокойно. Если же не послушаетесь меня свернете себе шею и сдохнете, 
как рыба, выброшенная на берег.
— А это уже не ваше дело. Я пересек Миссисипи не для того, чтобы стать 
вестменом, и плакать не стану, если это счастье обойдет меня. Вот только вас 
мне будет очень жаль.
— Меня? С какой стати?
— Вы отдали столько сил, чтобы из меня что-нибудь получилось; я так и слышу, 
как мне будут говорить: вам так не повезло с этим никудышным учителем.
— Никудышный?! Я?! Сэм Хокенс?! Да я все могу! Неблагодарный! Знать вас больше 
не желаю! — И он гордо удалился, но с полдороги вернулся и важно закончил: — 
Имейте в виду! Если вы не потребуете всех денег, то это за вас сделаю я и 
запихну их в ваш паршивый карман!
И Сэм торжественно зашагал прочь. Он наверняка считал, что идет словно король, 
но на самом деле походил на шута. Этот милейший человек как всегда желал мне 
добра. Вот и теперь он хотел, чтобы я получил все деньги, но на это я бы ни за 
что не согласился.
Инчу-Чуна оказался прав, когда говорил, что краснокожий воин в любую минуту 
готов отправиться даже в самый дальний путь. Жизнь в пуэбло продолжала идти 
своим чередом, ничто не напоминало о предстоящем отъезде. Ншо-Чи была такой же, 
как всегда, не то что белая дама, сборы которой не обходятся без суматохи и 
нервотрепки. Эта индеанка отправлялась в далекое и опасное путешествие за 
прелестями цивилизации, а держалась удивительно спокойно. Меня никто ни о чем 
не спрашивал, никто ко мне не приставал, я должен был лишь завернуть приборы в 
мягкие шерстяные одеяла, которые дал мне Виннету. Вечер мы провели как обычно, 
ни словом не обмолвясь о завтрашней поездке. Спокойствие и выдержка индейцев 
передались и мне, так что я заснул безмятежным сном. Рано утром меня разбудил 
Хокенс, докладывая, что все готово к отбытию. Рассвет только забрезжил. 
Холодное осеннее утро бодрило.
Наскоро позавтракав, все жители пуэбло высыпали проводить нас к реке. Там мне 
предстояло впервые увидеть, как шаман предсказывает исход путешествия.
На зрелище собрались все жители деревни. В этом важном обряде не последнюю роль 
играл наш старый фургон. Он стоял на том же месте, и шаман, повесив на него 
шкуры и покрывала, спрятался внутри.
Краснокожие окружили фургон, и священный обряд — я мысленно назвал его 
спектаклем — начался. Сначала из фургона послышалось ворчание и фырканье, 
словно свора собак и кошек готовилась к отчаянной схватке.
Я стоял между Виннету и его сестрой. Ншо-Чи сменила девичий наряд на мужской, и 
теперь ее сходство с братом стало еще заметнее. Непокрытые волосы она завязала 
узлом на макушке, как брат. На поясе висело несколько разных мешочков, нож и 
пистолет, на плече — ружье. В этом новом, вышитом разноцветными нитками и 
украшенном бахромой наряде девушка выглядела воинственно, но в то же время 
очень женственно и привлекательно, отчего все взгляды были устремлены на нее. 
Поскольку на мне был такой же костюм, то мы все трое стали похожи друг на друга.

Кажется, услышав странные звуки из фургона, я немного скривился, на что Виннету