какому-то делу ради удовольствия или долга, не требовавших от него серьезной 
затраты времени.

Будь то туземец или пришелец, мало кто проходил мимо вышепоименованного холма, 
не остановив взгляда на мирном и привлекательном скоплении домов, которое с его 
вершины лежало как на ладони. Упомянутое лицо задержалось, как и все, но вместо 
того, чтобы проследовать по тропинке, человек скорее искал глазами некий 
предмет в направлении полей. Неспешно подойдя к ближайшему забору, он сбил пару 
верхних жердей и знаком подозвал всадника, прокладывавшего себе путь через 
ухабистый кусок пастбищной земли, торопясь выбраться на проезжую дорогу через 
проделанный проход.
— Пришпорь-ка посильнее иноходца, — сказал тот, кто оказал эту любезность, видя,
 что всадник медлит гнать свою лошадь через изрытый и кочковатый участок. — 
Ей-богу, этой кляче хватит и трех из ее четырех ног, чтобы пробраться сюда. Фу, 
доктор! Да любая корова в Виш-Тон-Више перепрыгнула бы через эту изгородь, 
чтобы первой успеть на дойку!
— Полегче, лейтенант, — отвечал робкий всадник, делая ударение на последнем 
слоге звания своего собеседника и произнося первый, как если бы он 
выговаривался с двумя гласными вместо одной. — Твой кураж годится для человека, 
который спешит ради геройских подвигов, но то был бы печальный день, если 
больной из долины постучится в мою дверь, а сломанная конечность послужит 
извинением за то, что я не могу помочь. Твои старания ни к чему, дружище, ибо 
кобыла вышколена, как и ее хозяин. Я приучал скотину к методичным привычкам, и 
она приобрела укоренившуюся неприязнь ко всем отклонениям от спокойной езды. 
Так что перестань дергать за поводья, словно хочешь заставить ее против воли 
проскакать эти рытвины, и вообще сбрось верхнюю слегу.
— Врачу в этих разбитых местах следовало бы седлать одну из тех птиц, бегающих 
иноходью, о которых можно прочесть в книгах, — заметил второй, убирая 
препятствие для безопасного проезда своего друга, — ибо, по правде говоря, 
поездка ночью по тропам этих вырубок не всегда так же безопасна, как та, что, 
если верить слухам, одно удовольствие для поселенцев, живущих возле океана.
— И где же ты нашел упоминание о птице, по размеру и быстроте пригодной нести 
на себе человека? — спросил всадник с живостью, выдававшей некоторую ревность в 
отношении монополии на ученость. — Я думал, что в долине нет никаких книг, 
кроме как в моем шкафу, толкующих о таких чересчур заумных вещах!
— Ты думаешь, нам не знакома Библия? Вот сейчас ты на проезжей дороге, и твоей 
поездке ничто не угрожает. Для многих в этом поселении кажется чудом, как это 
ты разъезжаешь в полночь среди вывернутых корней деревьев, ям, бревен и пней, 
не свалившись с лошади.
— Я же тебе сказал, лейтенант, это благодаря долгой выучке лошади. Я уверен, 
что ни кнут, ни шпора не заставили бы животное преступить границы осторожности. 
Я часто ездил по этой конной тропе без всякого страха и, по правде сказать, не 
ожидая никакой опасности, когда и зрение и обоняние были ни к чему.
— Я хотел сказать, что упасть в твои собственные руки означало бы не намного 
меньший риск, чем попасть в объятия злых духов.
Медик разразился смехом в ответ на шутку своего спутника, но, вспомнив о 
достоинстве, подобающем человеку его призвания, тотчас же возобновил разговор 
со всей серьезностью:
— Такими вещами могут шутить те, кто мало знаком с трудностями, которые 
приходится выносить в повседневной жизни поселений. Мне приходилось взбираться 
на ту гору, полагаясь на инстинкт моей лошади.
— Ха! Не был ли то вызов из дома моего брата Ринга? — спросил пеший, проследив 
по взгляду всадника, какой путь тот проделал.
— Верно, так и есть. И, по обыкновению, в неподходящее время, что вовсе не 
логично по сравнению с большинством случаев в моей практике.
— Значит, Рейбен прибавляет еще одного мальчугана к четырем, которых он мог 
насчитать вчера?
Медик многозначительно поднял три пальца, кивнув головой в знак подтверждения.
— Это некоторым образом ставит Фейс в положение должницы, — заявил тот, кого 
называли лейтенантом и кто был не кем иным, как старым знакомым читателей 
Ибеном Дадли, возведенным в этот чин в ополчении долины. — Сердце моего брата 
Рейбена возрадуется при этом известии, когда он вернется из разведки.
— Будет повод для благодарения, ибо он обнаружит семерых под кровом, где 
оставил только четверых!
— Я сегодня же заключу сделку с молодым капитаном насчет участка на горе! — 
пробормотал Дадли, как человек, неожиданно убедившийся в выгодности давно 
обсуждавшегося дела. — Семь фунтов колониальных монет — это не ростовщическая 
цена, в конце концов, за сотню акров крепко обустроенной земли. И притом как на 
ладони поселение, где мальчуганы появляются на свет по трое зараз!
Всадник стреножил лошадь и, глядя на своего спутника пытливо и с 
многозначительным видом, ответил:
— Ты сейчас напал на ключ к важной тайне, лейтенант Дадли. Сей континент был 
сотворен по определенному замыслу. Это очевидно из его богатств, его климата, 
его размеров, его возможностей навигации и главным образом из того, что он 
оставался неоткрытым, пока благодаря развитию общественных условий не 
представился случай и дерзание заслуживавшим того людям отважиться на это. 
Прими во внимание, сосед, удивительный прогресс, которого он уже добился в 
ремеслах и в науках, в доброй славе и в ресурсах, и ты согласишься со мной, что 
все это было сделано по замыслу.
— Было бы самонадеянно сомневаться в этом, ибо в самом деле у того короткая