чрезвычайного доверия был исполнен, мальчик приблизился ко входу в блокгауз.
— Пришел ли ты с миром или это еще одна уловка индейского вероломства? — 
спросил голос через отверстие в двери, оставленное специально с целью 
переговоров.
Мальчик поднял ладонь одной руки в направлении говорившего, а другую с жестом 
доверия положил на свою голую грудь.
— Ты можешь что-нибудь предложить в отношении моей жены и детей? Если золото 
послужит как выкуп, назови свою Цену.
Миантонимо не составило труда понять смысл этих слов. С готовностью человека, 
чьи способности рано прошли выучку изобретательности в обстоятельствах 
чрезвычайных, он сделал жест, который сказал больше, чем даже его образная речь,
 когда ответил:
— Может ли женщина из бледнолицых пройти сквозь дерево? Стрела индейца быстрее 
стопы моей матери.
— Мальчик, я верю тебе, — ответил голос изнутри амбразуры. — Если ты обманешь 
столь слабые и невинные существа, небеса попомнят неправое дело.
Миантонимо снова сделал знак, показывая, что следует проявить осмотрительность, 
а затем пошел обратно таким же спокойным и размеренным шагом, как и пришел. 
Вопли смолкли еще раз, выдавая интерес тех, чьи жестокие глаза на расстоянии 
следили за его движениями.
Возвратившись к группе в жилом здании, юный индеец повел их, не замеченных 
притаившейся бандой, все еще медлившей в дыму окружающих строений, к месту, с 
которого был виден весь их короткий, но опасный маршрут. В эту минуту дверь 
блокгауза наполовину приоткрылась и снова захлопнулась. Незнакомец все еще 
колебался, ибо видел, как мало шансов на то, что все смогут невредимыми 
пересечь двор, а попытки пройти через него повторно, как он знал, были 
невозможны.
— Мальчик, ты, сделавший так много, можешь сделать еще больше. Попроси 
милосердия для этих детей как-нибудь так, чтобы тронуть сердца твоих 
соплеменников.
Миантонимо покачал головой и, указывая на мертвые тела, лежавшие во дворе, 
холодно ответил:
— Краснокожие отведали вкус крови.
— Значит, надо сделать отчаянную попытку! Не думай о своих детях, преданная и 
отважная мать, а позаботься лишь о собственной безопасности. Этот безрассудный 
юноша и я возьмем на себя заботу о невинных.
Руфь отмахнулась жестом руки, прижав свою онемевшую дочь к груди и тем самым 
показывая, что решение принято. Незнакомец сдался и, повернувшись к Уитталу, 
стоявшему возле него с видом человека, который, забыв обо всем остальном, 
целиком занят созерцанием пылающих груд и ожиданием некой опасности для себя 
лично, попросил его позаботиться о безопасности второго ребенка. Двинувшись 
вперед, он был готов предложить Руфи такую защиту, какую позволял случай, как 
вдруг окно с внутренней стороны дома с треском рухнуло, возвещая, что враг 
ворвался внутрь и грозит неминуемая опасность, что путь к бегству будет 
перекрыт. Нельзя было терять времени, ибо теперь стало ясно, что только 
одна-единственная комната отделяет их от врага. В Руфи пробудилась ее 
благородная натура и, выхватив Марту из рук Уиттала Ринга, она отчаянным 
усилием, в котором преобладало скорее чувство, чем какой-то разумный мотив, 
попыталась прикрыть обеих девочек своей одеждой.
— Я с вами! — взволнованно шептала женщина. — Тише, дети, тише! Ваша мать 
здесь!
Незнакомец вел себя совсем иначе. В тот момент, когда послышался звон разбитого 
стекла, он бросился назад и тут же схватился с так часто упоминавшимся дикарем, 
который действовал как проводник дюжины жестоких и вопящих соплеменников.
— К блокгаузу! — крикнул не дрогнувший солдат, сильной рукой задерживая своего 
противника в тесноте узкого прохода и преградив телом врага путь шедшим вслед 
за ним. — Ради жизни и детей, женщина, к блокгаузу!
Пугающий призыв достиг ушей Руфи, но в этот момент крайней опасности она 
потеряла присутствие духа. Крик повторился, и лишь тогда обезумевшая мать 
оторвала свою дочь от пола. С глазами, все еще устремленными на сцену жестокой 
борьбы у себя за спиной, она прижала дитя к сердцу и пустилась бежать, приказав 
Уитталу Рингу следовать за собой. Парень повиновался, и, пока она пересекала 
половину двора, было видно, как незнакомец, по-прежнему удерживая дикаря как 
щит между собой и врагами, старается избрать то же направление. Вопли, дождь 
стрел и залпы мушкетов подтверждали, насколько велика опасность. Но страх 
придал сверхъестественную силу членам Руфи, и даже стрелы едва ли пронзали 
раскаленный воздух быстрее, чем она влетела в открытую дверь блокгауза. Уитталу 
Рингу повезло меньше. Пока он пересекал двор, неся ребенка, доверенного его 
заботе, стрела вонзилась ему в тело. Обожженный болью, незадачливый парень 
обернулся в ярости, осыпая бранью руку, которая нанесла рану.
— Вперед, глупый парень! — крикнул незнакомец, пробегая мимо него и все еще 
подставляя тело дикаря, извивавшегося у него в руках, как мишень для стрел. — 
Вперед, ради своей жизни и жизни ребенка!
Приказ прозвучал слишком поздно. Рука одного из индейцев уже схватила невинную 
жертву, и в следующее мгновение ребенок болтался в воздухе, в то время как 
острый топор, сопровождаемый отрывистым выкриком, взлетел над его голо-вой. 
Выстрел из бойницы уложил чудовище на месте. Девочку мгновенно подхватила 
другая рука, и когда индеец со своим трофеем невредимым влетел в дом, в 
блокгаузе все голоса повторяли: «Миантонимо!» Два других индейца 
воспользовались наступившим мигом ужаса, чтобы наложить руки на раненого