еще более обезопасить его жилище, которые Пуританин не видел причины отвергнуть.

Как следствие, возле частокола был выставлен постоянный караул до самого утра. 
Часть семейства отправилась на свои обычные места для отдыха, внешне спокойная, 
если и не полностью уверовавшая в мирный исход, а отряженные караулить заняли 
свои посты в нижнем из двух боевых помещений цитадели. Благодаря этим простым и 
для посторонних особенно удовлетворительным мерам ночные часы прошли спокойно. 
Утро вновь пришло в уединенную долину, как бывало не раз и прежде, в своем 
очаровании, не омраченном насилием или мятежом.
Так же мирно солнце трижды садилось и, как бывало не однажды, всходило над 
жилищем Хиткоутов без дальнейших признаков опасности или повода для тревоги. С 
течением времени агенты Стюарта постепенно вновь обрели самоуверенность. Однако 
они никогда не пренебрегали возможностью с наступлением темноты укрыться под 
защитой блокгауза — поста, который, как подчиненный по имени Хеллем не раз с 
важностью повторял, они благодаря своей дисциплинированности и привычкам людей 
военных были лучше всего подготовлены защищать. Хотя Пуританин втайне роптал по 
поводу этого затянувшегося визита, привычное самообладание и умение подавлять 
свои чувства позволяли ему скрывать недовольство. В первые два дня после 
тревоги поведение гостей было безупречным. Их чувства, казалось, целиком 
поглотило обостренное и беспокойное наблюдение за лесом, из которого они как 
будто ежеминутно ожидали появления банды кровожадных и безжалостных дикарей. Но 
по мере того, как со спокойным течением времени возрастали уверенность и 
чувство безопасности, стали проявляться симптомы возврата к легкомыслию.
Вечером на третий день после их появления в поселении человека по имени Хеллем 
в первый раз увидели прогуливающимся за пределами задних ворот, так часто 
упоминаемых, в направлении наружных строений. Вид у него был не такой 
недоверчивый, как в течение многих томительных часов до того, а походка, 
соответственно, уверенной и надменной. Вместо того чтобы по обыкновению носить 
на поясе пару тяжелых кавалерийских пистолетов, он не прихватил даже своего 
палаша и в такой одежде больше выглядел человеком, желающим развлечься и потому 
отказавшимся от обременительного одеяния, которое все из его отряда до сих пор 
считали благоразумным носить. Он бегло оглядел поля Хиткоутов, переливающиеся 
под мягким светом закатного солнца, и взгляд его рассеянно скользнул по 
очертаниям леса, который его воображение еще столь недавно населяло существами 
с кровожадным и безжалостным характером.
Стоял час, когда завершаются дневные труды земледельца. К числу тех, кто более 
обычного был занят в эти хлопотливые минуты, относилась служанка Руфи, чей 
чистый приятный голос слышался в одном из загонов, временами поднимаясь до 
высот духовного песнопения, а затем периодически падая до почти неслышного 
мурлыканья в тот момент, когда она извлекала из любимого животного щедрые 
порции вечерней дани для молочных запасов своей хозяйки. К этому загону чужак, 
как бы случайно прогуливаясь, и направил неторопливые шаги, словно пребывая в 
восхищении от холеного стада, как и от всех прочих приятных обитателей усадьбы.
— У какого дрозда ты брала уроки, милая девица, что я ошибочно принял твое 
пение за одну из трелей сладчайших певчих птичек вашего леса? — спросил он, 
доверяя свою персону ограде загона с видом легкого превосходства. — Можно 
вообразить, что это малиновка или вьюрок поет свою вечернюю песню, а не голос 
человека, то громче, то тише распевающего ежедневные псалмы.
— Птицы нашего леса редко подают голос, — возразила девушка, — и та из них, 
которой есть что сказать больше других, делает это так же, как те, что зовутся 
джентльменами, когда им приходит охота усладить слух простых деревенских 
девушек.
— И каким же это образом?
— В насмешку.
— А! Я наслышан об этих искусницах. Говорят, что это сплав гармонии голосов 
всех прочих певчих птиц, однако в их манере разговора я вижу мало сходства с 
честной речью солдата.
— Они говорят без особого смысла и чаще просто, чтобы поболтать, чем с 
серьезным намерением.

— Ты забыла, что я сказал тебе утром, дитя. Похоже, у тех, кто дал тебе имя, 
нет особой причины радоваться по поводу твоего характера, ибо Неверие больше 
подходит к твоему нраву, чем Вера
57
.

— Наверное, те, кто дал мне имя, плохо знали, какой надо быть доверчивой, чтобы 
прислушиваться ко всему, во что меня призывают верить.
— Ты можешь без труда согласиться, что ты милашка, потому что глаза сами 
подтвердят твою веру, а кроме того, девушка с таким острым язычком не может не 
знать, что она умнее других. В этом смысле я допускаю, что имя Вера определенно 
не опровергает твой характер.
— Если Ибен Дадли услышит, как ты ведешь разговоры, пробуждающие тщеславие, — 
возразила слегка польщенная девушка, — он может подумать, что у тебя меньше ума,
 чем ты, кажется, хочешь приписать другим. Я слышу его тяжелые шаги со стороны 
стада коров, и скоро мы наверняка увидим лицо, которое выглядит немного 
повеселее.
— Этот Ибен Дадли, по-моему, личность совсем ничтожная, — пробормотал тот, 
продолжив свою прогулку, когда поименованный житель пограничья появился у 
другого входа в загон. Взгляды, которыми они обменялись, были совсем не