следопытов. Во время нашего перехода вверх по реке индейцы остановились поесть 
и отдохнуть. Когда я сидела, погрузившись в свои мысли, ко мне вдруг подошел 
мой сын Джозеф. Мы стали расспрашивать друг друга о том, как нам живется, и 
оплакивать наши беды и потери. Ведь у нас была семья — муж и отец, дети, 
родственники и друзья, дом и все необходимое, а ныне мы могли бы сказать, 
подобно Иову: «… Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь 
дал, Господь и взял. Да будет имя Господне благословенно»
167
35
.


Я спросила Джозефа, не хочет ли он почитать Библию. Сын сказал, что ему очень 
бы этого хотелось. Он раскрыл Библию и сразу увидел такие строки: «Не умру, но 
буду жить и возвещать дела Господни. Строго наказал меня Господь, но смерти не 
предал меня»
168
. «Мама, — воскликнул Джозеф. — Ты читала это?»


Мне хотелось бы воспользоваться случаем и сказать, почему я в своих записках 
привела именно эти строки: и для того, чтобы, как сказано в псалме, возвестить 
дела Господа, который милосердием и могуществом своим сохранил нас, когда мы 
были в руках врагов в диком краю, и вернул нас потом из плена; и для того, 
чтобы возблагодарить Господа за безграничную доброту, с какой Он наводил меня 
на такие строки Священного Писания, которые в бедственном моем положении несли 
мне утешение и надежду
169
.


Вернусь, однако, к своему повествованию. Мы двигались, пока не стемнело, а 
утром должны были переправиться через реку к людям Филипа. Уже сидя в каноэ, я 
не могла не подивиться многочисленности язычников, собравшихся на другом берегу.
 Когда я вышла из лодки, они окружили меня; я видела, как они о чем-то 
спрашивали друг друга, смеялись и радовались своим успехам и победам. Тут 
сердце мое не выдержало, и я заплакала. Не помню, чтобы раньше случалось мне 
плакать перед ними. Многие беды постигли меня, и не раз сердце готово было 
разорваться от боли, но перед ними я не пролила ни слезинки и была словно 
каменная. Но в ту минуту я могла бы сказать о себе словами псалма: «При реках 
Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе»
170
.

Кто-то из индейцев спросил, почему я плачу. Не зная, как ответить, я сказала, 
что они, наверное, убьют меня. «Нет, — ответил он, — никто тебя не тронет». Тут 
подошел ко мне другой индеец и, чтобы утешить меня, дал две полные ложки муки, 
а потом третий принес полпинты гороха, и это было дороже целых бушелей в иное 
время.
Потом я пошла к Королю Филипу. Он пригласил меня сесть и предложил трубку 
(обычная любезность в наши дни, как для праведных, так и для грешников). Мне 
это было уже не нужно. Хотя раньше я прибегала к табаку, но бросила столь 
дурную привычку. Ведь это не что иное как приманка, с помощью которой дьявол 
заставляет людей зря тратить драгоценное время. Я со стыдом вспоминаю, как, 
бывало, выкурив две-три трубки, вскоре опять тянулась к табаку. Сущее 
колдовство! Благодарю Господа, что Он дал мне силы побороть это наваждение. 
Есть на свете много людей, которые могли бы найти более достойное занятие, чем 
лежать, посасывая вонючую трубку.
В это время индейцы собирали силы, чтобы напасть на Норт-Хэмптон. Накануне 
вечером один из них громко оповестил об этом лагерь, и все стали готовиться к 
походу; кипятить земляные орехи и поджаривать муку, всю, какая у них была. 
Утром они отправились в путь.
Пока я жила в этом месте, Филип попросил меня сшить рубашку для его сына и дал 
мне за это шиллинг. Я предложила эти деньги моему хозяину, но он сказал, чтобы 
я оставила их себе. Тогда я купила на них кусок конины. Потом Филип попросил 
меня сшить шапку для мальчика и пригласил на обед. Он угостил меня большой, 
толщиной в два пальца, лепешкой. Сделана она была из подсушенной дробленой 
пшеницы и поджарена на медвежьем жире. Мне показалось, что я никогда не ела 
ничего более вкусного!

Вскоре одна скво попросила меня сшить рубашку для ее сэннапа
171
и дала за это кусок медвежатины. Другая попросила связать чулки и заплатила 
квартой гороха. Я сварила горох с медвежатиной и пригласила своих хозяев 
пообедать, но гордячка-хозяйка есть не стала, потому что я подала им еду в 
одной миске. Она съела лишь один кусок, который муж протянул ей на кончике ножа.


Я узнала, что сын мой тоже здесь, и отправилась его повидать. Когда я его нашла,
 он лежал, растянувшись, на земле. Я с удивлением спросила, как он может так