среди людей, так и среди собак, к месту и не к месту производящих страшный шум 
вокруг себя и источающих яд злобы. Хайфа, однако, в дополнение к этой природной 
склонности с детства приучили без особой нужды не выдавать свое присутствие 
лаем; поэтому здесь, на прогалинах, под сенью вековых дубов он редко разевал 
свою огромную пасть. Если же это случалось, то его лай напоминал рык льва в 
пустыне.
Едва желание пса было исполнено и его впустили внутрь, как им овладело не менее 
сильное желание тут же выйти обратно. Это означало, как хорошо знал Бурдон, что 
Хайф учуял поблизости предмет или человека, которых раньше он в окрестностях не 
встречал. Посоветовавшись с капралом, Бурдон разбудил Быстрокрылого и поставил 
часовым у ворот, а сам с Флинтом вышел наружу Капралу, храброму как лев, эта 
вылазка была по душе, хотя он и предполагал встречу с дикарями, в отличие от 
бортника, грешившего на медведей.
Бортник и капрал руководствовались в своих действиях недвусмысленным 
приглашением собаки, поэтому в полном соответствии с логикой решили пустить ее 
впереди себя. Перед выходом они тщательно проверили свое вооружение — заряжены 
ли ружья, наполнены ли порохом рог и подсумок — и вытащили ножи из ножен. Кроме 
того, капрал приставил «шатык» — так он называл грозное сверкающее навершие, 
обычно венчающее конец мушкета, которому отдал предпочтение, тогда как бортник 
выбрал себе более современную западную винтовку.



ГЛАВА XVI


Порывы ярости страшны
Завоевателя, как рок:
Простор зеленой тишины
Их укротить не мог,
Хоть мирный вечер наступил
Там, где берет начало Нил
Миссис Хеманс

Выходя в полночь из шэнти, которую капрал Флинт назвал «гарнизон Медовый замок»,
 ни он, ни бортник не испытывали особых опасений, уповая на встречу всего лишь 
с четвероногим противником, несмотря на то что, по утверждению досточтимого 
капрала, тот слышал звук рожка. Их предположения подтверждались и тем, куда 
устремлялась собака, которая служила им своего рода проводником. Правда, Бурдон 
не позволял послушному мастифу удаляться слишком далеко, заставляя Хайфа идти 
рядом с собой.
Сначала мужчины приблизились к куще деревьев, под которыми располагалась кухня. 
Собака несколько раз останавливалась, принимаясь выть и ворчать и вообще 
выражать всеми имеющимися в ее распоряжении способами беспредельное нежелание 
следовать в этом направлении. Ее протест принял в конце концов столь 
решительные формы, что бортник сказал спутнику:
— Насколько я себе представляю, капрал, нам лучше положиться на мастифа. 
Никогда я еще не видел, чтобы он с такой определенностью желал идти не в эту 
сторону, а в другую. Нос у Хайфа на славу, мы смело можем ему довериться.
— Вперед! — вскричал капрал, быстро поворачивая вслед за собакой. — Давай 
договоримся, Бурдон, вот о чем: ты нонче в нашей вылазке будешь за авангард, а 
я — за главный отряд. При встрече с врагом ты отбиваешься, как можешь, затем 
отходишь, и в бой вступают основные силы. Я же более всего рассчитываю на мой 
шатык, нет ничего лучше, чтобы проткнуть индея. Враг под моим напором отступает,
 и тут мы открываем сильный перекрестный огонь. Кавалерии у нас нет, так пес 
сослужит верную службу, поддерживая связь фронта с флангами.
— О Боже, капрал, ты помешан на твоей профессии ничуть не меньше, чем пастор 
Аминь на своих идеях о потерянных племенах. Боюсь, что еще до конца лета этих 
потерянных племен отыщется на наших прогалинах больше, чем мы желали бы видеть. 
Пойдем, однако, за собакой, посмотрим, куда она нас приведет.
И они быстро зашагали следом за мастифом, помчавшимся к деревьям с особенно 
густой кроной в самом конце прогалины, где небольшой приток Каламазу, 
спустившись с холма, бежал по лощинке к этой главной водной артерии края, куда 
несли свои воды все окрестные реки и ручьи. Бортник хорошо знал это место: 
часто, взмокнув от работы под палящим солнцем, он приходил сюда испить воды из 
речушки и отдохнуть в тени развесистых дубов, простерших свои ветки над лощиной.
 Короче говоря, на расстоянии нескольких миль от Медового замка не нашлось бы 
второго такого места, где можно было встретить не только прохладу и чистую воду,
 но и надежное убежище. Того, кто захотел бы спуститься в лощину, вернее на ее 
дно, укрыли бы от любопытных взоров вершины и листья деревьев, разросшихся на 
ее склонах и образовавших большую рощу. Мастиф решительно направился в сторону 
большого родника, бившего в самом начале лощины и служившего истоком речушки. 
Бортник понял смысл его действий, догадавшись по некоторым признакам, что там 
могут находиться индейцы: он заметил на земле следы, красноречивее любых слов 
говорившие о том, что здесь кто-то провел ночь, или, выражаясь на жаргоне 
Запада, «разбил лагерь». Оценив своим быстрым умом это обстоятельство в 
сочетании со звуком рожка и поведением мастифа, бортник заключил, что у них 
есть все основания для подозрений. Поэтому они с величайшей осторожностью 
вступили в лес, окружавший родник и небольшой овальный участок ровной почвы 
наподобие маленькой лужайки. Хотя Хайфу явно не терпелось рвануться вперед, он