убили
всех!.. Я сдаюсь, сдаюсь.
   - Откуда он взялся? - удивился Сорви-голова, поднимаясь в свою очередь. -
Значит, я все-таки промахнулся... Эй, Фанфан! Поднимайся! Победа за нами!
   Улан подходил, шатаясь, растерянный, с обезумевшими от ужаса глазами.
   - Руки вверх, молодчик! - скомандовал Сорви-голова
   Тот поднял дрожащие руки и, заикаясь, пробормотал:
   - О нет, я не обману... У меня  пропала  всякая  охота  сопротивляться...
Прошу только об одном: пощадите!
   - Охотно, -  ответил  Сорви-голова,  из  обычной  своей  осторожности  не
опуская, однако, ружья. Внезапно его осенила мысль.
   - Номер вашего полка? - спросил он улана,  который  дрожал  и  лязгал  от
страха зубами.
   - Третий уланский, - с трудом ответил солдат.
   - В таком случае, вы должны знать майора Колвилла.
   - Конечно, я его знаю. Он - помощник командира  третьего  уланского.  Наш
полк стоит в Ледисмите, а  мой  эскадрон  был  отправлен  под  Кимберли  для
разведочной службы.
   - Вот что: я отпущу вас на свободу, но с одним условием. Согласны?
   - Да, вы только скажите. Исполню все, что потребуете.
   - Мое имя Сорви-голова, я - Брейк-нек, капитан Молокососов. Это я взорвал
мост на Моддере.
   - Я очень много слышал о вас, - произнес улан.
   - Вы видели, как я только что расправился с вашим взводом?
   - О, это ужасно!.. Вы страшный человек!
   - Я напоминаю об этом не из хвастовства, а  только  для  того,  чтобы  вы
повторили мои слова майору Колвиллу. Вы прибавите еще: "Человек, которого вы
осудили на идиотскую и варварскую игру "Pigsticking", поклялся убить  вас  и
убьет. Ничто не спасет вас от его мести". А теперь можете идти: вы свободны!
   Хорошо вымуштрованный солдат  отдал  по-военному  честь,  поблагодарил  и
поплелся прочь,  пошатываясь,  точно  пьяный,  или  как  человек,  одержимый
каким-то кошмаром.
   - И передайте вашим привет!  -  крикнул  ему  вдогонку  Фанфан.-А  теперь
займемся каталками,-добавил он, обращаясь к Жану.
   На первый взгляд, велосипед  производит  впечатление  необычайно  хрупкой
машины, в действительности же он обладает большой прочностью. Когда смотришь
на изогнутые  под  различными  углами  эмалированные  трубочки,  из  которых
построен его корпус, на колеса с тонкими, как лапки паука,  спицами,  так  и
кажется,  что  среднего  веса  тяжесть,  самый  незначительный  удар   могут
разладить весь этот механизм. А между тем он не  гнется  даже  под  тяжестью
толстяка весом в сто килограммов и может устоять против  сильнейших  ударов,
что и подтвердилось на примере велосипедов, выбранных Молокососами.
   После  внимательного  осмотра  сорванцы  убедились,  что   в   рамах   их
велосипедов нет даже намека на искривление, и собрались  катить  дальше,  но
тут Фанфан, с одной ногой уже на педали, задержался и, окинув взором ужасное
нагромождение человеческих трупов и мертвых лошадей, печально произнес:
   - Пока защищаешь свою шкуру, все тебе нипочем - знай себе колотишь, будто
издеваешься над смертью. Потасовка так и подсыпает тебе пороху в кровь...  А
кончилась битва, прошла опасность,  да  как  поглядишь  вот  на  такую  кучу
Маккавеев* которые всего пять минут назад были цветущими  парнями,  невольно
подумаешь: "До чего же это грязная штука - война!"
   -  Да,  но  война  за  независимость  священна,  -  задум-чиво   произнес
Сорви-голова. - На нас напали,  и  нам  вдвоем  пришлось  защищаться  против
двенадцати человек. Моя совесть спокойна, и я не жалею о случившемся.
   - Я понимаю: лучше самому убить дьявола, чем дать ему укокошить  себя,  -
согласился Фанфан. - И, уж конечно,  я  предпочитаю  стоять  на  земле,  чем
лежать в ней, да еще вечно. Но все-таки, что бы ты там ни говорил, а война -
грязная штука... Едем, однако, завтракать.
   Оба товарища снова оседлали велосипеды и через, десять минут уже въезжали
в Якобсдаль.
   Якобсдаль - это большое село или, если хотите, маленький городок.
   Сорви-голова и Фанфан вошли  в  лавку,  позади  которой  было  пристроено
что-то вроде таверны, и потребовали завтрак. Им подали  яйца,  две  копченые
селедки, лук, яблоки ранет, бутылку эля и буханку черствого хлеба.
   Изголодавшийся Фанфан забыл все  треволнения  и  ужасы  войны  и,  широко
раздувая ноздри, жадно вдыхал  запах  съестного,  словно  сказочный  людоед,
учуявший где-то человечий дух.
   -  Копченая  селедка,  как,  впрочем,  и  ящерица,  -  друг  человека,  -
глубокомысленно произнес он.
   Фанфан надрезал селедки в длину, отделил головки, положил на блюдо, потом
очистил и нарубил мелко лук, снял кожуру  с  яблок,  нарезал  их  ломтиками,
перемешал все и, обильно полив  эту  мешанину  маслом  и  уксусом,  принялся
поглощать свое невообразимое кушанье.
   - Ты попробуй только, хозяин, - сказал он, набив полон рот. - Пища богов!
   Но Жану эта кулинария внушала мало доверия, он приналег на яйца.
   Через четверть часа оба друга, расплатившись с хозяином таверны, катили в
Блумфонтейн по тропинке, называвше