скакивали с пятого на десятое.
   - Как тебя зовут? - без лишних предисловий спросил Жан.
   - Фанфан.
   - Где живешь?
   - Раньше жил на улице Гренета, двенадцать, а теперь  так,  вообще...  ну,
просто на улице.
   - Родители есть?
   - Отец. Он пьянствует все триста шестьдесят пять дней в году и  уж  никак
не меньше двух раз в сутки награждает меня колотушками. А  позавчера  совсем
из дому выгнал.
   - А мать?
   - Пять лет, как умерла, - ответил мальчик, и на глазах  у  него  блеснули
слезы.
   - Так, значит, ты твердо решил записаться в трансваальскую армию?
   - О да!
   - В таком случае, Фанфан, я беру тебя с собой,
   - Не может быть!.. Благодарю от всего сердца! С этой минуты я  ваш  и  на
всю жизнь! Увидите, как предан будет вам Фанфан!
   Так капитан Сорви-голова  завербовал  первого  добровольца  в  свою  роту
разведчиков.
   В Марселе Жан завербовал еще одного добровольца, который  работал  раньше
поваренком на морском пароходе, а теперь был без места. Его, как  и  всякого
провансальца, звали Мариусом, и он охотно отзывался на прозвище "Моко".
   В Александрии Жан завербовал сразу двоих. То были юнги: один - итальянец,
другой - немец; оба они только что вышли из больницы и ожидали  отправки  на
родину. Немца звали Фрицем, итальянца - Пьетро.
   Рассмеявшись, Жан сказал Фанфану:
   - Четыре человека - целый полувзвод, и я его капрал!
   Вербовка этого разноязычного интернационального отряда  продолжалась  всю
дорогу.
   В Адене Жан наткнулся на  двух  алжирских  арабов.  Их  вывез  из  Алжира
губернатор Обока*, но они бежали от  него  и  теперь  старались  как  нибудь
устроиться. Они говорили на ломаном французском языке и  охотно  согласились
следовать  за  внушавшим  доверие  молодым  человеком,  который  к  тому  же
предложил им великолепное жалованье.
   Наконец,  уже  на  пароходе,  Жан  Грандье  встретился  с  семьей  бедных
французских эмигрантов, отправлявшихся попытать счастья на Мадагаскар.
   Их  было  пятнадцать  человек,  считая  племянников  и   других   дальних
родственников. И, увы, все они были так бедны, что даже легендарная, ставшая
нарицательной нищета Иова*, наверное, показалась бы им богатством.
   Молодость  и  энтузиазм  Жана  произвели  сильное  впечатление  на   этот
маленький клан, и ему удалось уговорить трех юношей  последовать  за  ним  в
Трансвааль Под предлогом возмещения убытков  за  потерю  трех  пар  здоровых
молодых рук, которых он временно лишал семью, Жан вручил главе семьи  десять
тысяч франков и обещал выплатить столько же после окончания кампании.
   "И все же мне хотелось бы пополнить свой отряд до  дюжины",-  думал  Жан,
превратившись из капрала во взводного.
   Результаты,  которых  он  добился  в  этом  отношении   по   прибытии   в
Лоренцо-Маркес, превзошли все его ожидания.
   Жан, как человек, привыкший надеяться только на самого  себя,  привез  из
Франции на сто тысяч франков оружия, боеприпасов, одежды,  обуви,  предметов
снаряжения и упряжи. Он знал, что на войне все может  понадобиться.  Правда,
его немного тревожил вопрос  о  выгрузке  этого  более  чем  подозрительного
багажа на португальской территории. Однако, несмотря на свою молодость,  наш
друг был достаточно дальновидным и опытным парнем, ибо  опасные  приключения
являются лучшей школой жизни. Поэтому,  когда  корабль  пришвартовался,  Жан
преспокойно оставил на его борту свой огромный груз, а сам отправился на дом
к начальнику португальской таможни.
   Лузитанское* правительство плохо оплачивало своих служащих. Жалованье  им
выдавали редко, а зачастую и совсем не выдавали. Им  предоставлялась  полная
свобода выкручиваться как угодно  из  этого  неприятного  положения.  Они  и
выкручивались, да так ловко, что жили совсем неплохо и даже довольно  быстро
наживали состояние, и это, несомненно, свидетельствовало об их  изумительных
административных способностях.
   Жан  Грандье,  осведомленный  об  этой  особенности   их   существования,
поговорил   несколько   минут   (ведь   время    теперь-деньги!)    с    его
превосходительством и тут же  получил  разрешение  на  немедленную  выгрузку
своей поклажи.
   Его превосходительство потребовал лишь заверения, что в многочисленных  и
тяжелых ящиках находятся орудия производства.
   Жан, не моргнув, охотно уверил его в этом и уплатил таможенные пошлины.
   Многим эти пошлины показались бы, вероятно, несколько раздутыми, ибо  они
составили кругленькую сумму  в  тридцать  пять  тысяч  золотых  франков,  из
которых лишь пять тысяч приходились  на  долю  правительства,  остальные  же
тридцать   шли   в   карман   его   превосходительства.    Но    ведь    его
превосходительство, в свою очередь. должен  был  вознаградить  за  временную
слепоту английских контролеров, а это стоило ему нескольких крон.
   Жан был в восторге от своей сделки  и  приказал,  не  мешкая  ни  минуты,
выгружать "орудия производства", которые тут же были отправлены по  железной
дороге в Преторию.
   Неистощимое великодушие и неиссякаемая веселость Жана производили сильное
впечатление на всех, кто сталкивался с ним. Его умение