ийские солдаты - относились
к нам дружески.
   Санитарный поезд, как и во время первого моего путешествия,  шел  тем  же
аллюром военного времени. Он то мчался вперед, то пятился назад,  чтобы  тут
же снова ринуться с разбегу вперед.  Все  это  время  оба  мы  находились  в
довольно жалком состоянии. Доктор то и дело появлялся у наших коек: он менял
нам повязки, очищал раны от гноя, измерял температуру и,  отмечая  что-то  в
своем блокноте, иной раз сокрушенно покачивал головой, иной же раз  довольно
ухмылялся.
   Добрая душа этот доктор!
   Путешествие длилось долго, очень долго, по мы на это не  жаловались:  нам
было хорошо!
   Мы всем своим существом отдавались покою,  неизбежно  наступающему  после
острых кризисов. Мы наслаждались восхитительным ощущением возврата к  жизни,
с которой простились ещё в Ваальском ущелье.  Наконец,  нас  сладко  баюкало
сознание исполненного долга: ведь мы сделали все, что могли, в один из самых
трудных моментов борьбы маленьких республик за свою независимость.
   Только по прибытии в  Кейптаун,  на  восьмые  сутки  путешествия,  доктор
Дуглас объявил нам, что теперь он готов поручиться за нашу жизнь.
   В Кейптауне доктор перевез нас  в  больницу,  где  передал  на  попечение
своего собрата по профессии, который пользует нас и по сей день.
   Ты можешь, конечно, представить, как горячо благодарил я доктора Дугласа,
когда он пришел проститься с нами! На прощанье Дуглас предупредил  нас,  что
для полной поправки нам потребуется длительный больничный режим.
   Я, разумеется,  стал  горячо  с  ним  спорить,  а  Фанфан  заворчал,  как
заправский наполеоновский гренадер. Сама посуди: одна лишь мысль о том,  что
мы не можем вернуться в Трансвааль и  собрать  новый  батальон  Молокососов,
чтобы опять принять участие в войне, приводи-ла нас в отчаяние!
   Невольно вырвавшееся у меня признание в  наших  меч-тах  очень  насмешило
милейшего доктора.
   - Да вы же пленники, - сказал он.
   - Что ж из того! Пленники бегут.
   - Дорогой Сорви-голова, - мягко сказал  доктор,  взяв  меня  за  руку,  -
оставьте эту опасную игру. Поверьте, с вами говорит сейчас не англичанин, не
патриот своей страны, а только врач и друг. Восемь месяцев вы  вели  тяжелую
боевую жизнь, потребовавшую невероятного напряжения  всех  ваших  физических
сил и нервной системы. Вы были дважды опасно ранены.
   - Да  ведь  говорят,  что  современная  пуля  отличается  гуманностью,  -
насмешливо заметил Фанфан.
   - Не слишком-то доверяйте этим толкам.-продолжал Дуглас. - Как бы там  ни
было, но эти пули вкупе с переутомлением так расшатали ваши  организмы,  что
полное выздоровление наступит не раньше как через пять-шесть месяцев.  А  до
тех пор, надеюсь, эта проклятая война окончится.
   Предсказания доброго доктора  исполнились  лишь  наполовину.  Прошло  уже
четыре месяца, как мы с ним  простились.  Мы  почти  поправились,  но  война
вспыхнула с новой силой. А мы все сильнее чувствуем себя пленниками. Дело  в
том, что по мере  нашего  выздоровления  милые  друзья-англичане  стали,  по
меткому выражению Фанфана, все туже нас "завинчивать".
   И вот, наконец, нас так "завинтили", за нами так следят, столько пар глаз
сторожат каждое наше движение, что бегство почти невозможно. Но все-таки  мы
попытаемся.
   Хитрые англичане предлагали нам свободу  под  честное  слово.  Благодарим
покорно! Это значит быть  своим  собственным  тюремщиком,  изо  дня  в  день
расходовать всю свою бурную энергию только  на  то,  чтобы  заставлять  себя
отказываться от самого пылкого своего желания. Нет, на это мы не согласны.
   Не колеблясь ни секунды и повинуясь одному  и  тому  же  порыву,  мы  оба
решительно отказались. Что же  за  этим  последовало?  Очень  простая  вещь:
лазарет превратился в тюрьму. А так  как  больничная  клетка  кажется  нашим
тюремщикам не вполне надежной, нам предстоит заманчивая  перспектива  недели
через две отправиться на понтоны. А быть может, и на остров  Цейлон  или  на
мыс Доброй Надежды.
   Но поживем - увидим... О! Какую великую  силу  ощущает  в  себе  человек,
решивший отдать свою жизнь священному делу борьбы за свободу! Проще  говоря,
при первом же удобном случае мы постараемся бежать.
   И пусть даже я и погибну при этом, по крайней мере, я умру  с  мыслью  об
исполненном долге, с сознанием, что я умираю как достойный сын той  Франции,
которая так часто проливала свою кровь за слабых и угнетенных.
   Но я не погибну...
   Если предчувствие не обманывает меня,  дорогая  сестра,  ты  еще  кое-что
услышишь  о  своем  брате,  который  более  чем  когда-либо  горит  желанием
оправдать свое прозвище - Капитан Сорви-голова".

ПОСЛЕСЛОВИЕ
   Лун Анри Буссенар родился во Франции в 1847 году  и  получил  медицинское
образование  в  Париже.  Почти  в  день  получения  им  д