,  сделанное штыком.  В этом Сорви-голова не замедлил
убедиться, ползая на четвереньках. На земле лежало до сорока фунтов пороху.
     Русские, занятые своим делом,  не заметили этого. Сорви-голова радостно
подпрыгивает   и  бережно,  на   ощупь,   собирает  рассыпанный   порох.  Он
торжествует,  скачет,  стоит на  четвереньках,  чтобы  не  наделать  больших
глупостей, и говорит себе вполголоса:
     -- Время летит... не надо глупостей... у меня есть порох... надо только
смастерить сосиску!
     Сосиску, т.е. оболочку снаряда, которая не имеет ничего общего с мясной
сосиской.
     Сорви-голова вспоминает о своих полотняных кальсонах. Прекрасная мысль!
Он снимает их,  завязывает узлом  низ одной штанины, потом другой, разрывает
их пополам и получает два мешка, длинных, узких и завязанных с одного конца.
Ощупью,  со всякими предосторожностями, он  высыпает весь запас пороха в эти
мешки и завязывает узлом открытый конец.
     --  Ну,  -- говорит он  весело,  --  у меня две сосиски вместо одной...
лишняя мне не помешает!
     Все так же ощупью,  бродя, как слепой, Сорви-голова переносит снаряды к
верхушке лестницы, ставит их на землю один на другой и прислоняет к двери.
     Эта  возня, эти  хлопоты отнимают  у  него много времени, и он с ужасом
думает  о том, что  время идет, фитили горят  и вулкан готов разрушиться. Во
всяком случае, самое трудное и опасное -- сделано.  Теперь надо поджечь этот
первобытный,  но ужасный  снаряд, и много  шансов за  то,  что сам он,  Жан,
взлетит  вместе с ним  на  воздух.  И  все-таки  он усердно работает,  чтобы
воспламенить возможно скорее порох и вызвать взрыв.
     С помощью ножа  он прорезает петарду,  высыпает горсть пороху и усыпает
им  дорожку до края площадки лестницы,  потом спускается вниз  за  остальным
запасом пороха, наполняет им феску,  снова поднимается  по лестнице и сыплет
порох на ступени. В этот момент он слышит шум, различает топот лошадей, стук
колес, размеренные шаги солдат, звуки барабана, труб.
     Трубач играет марш его полка.
     Сердце Сорви-головы готово  разорваться, в ушах шумит, искры мелькают в
глазах...
     Это  французская армия.  Товарищи  его и  весь  главный  штаб попали  в
западню! Скорее, скорее! Сорви-голова, спеши!  Время уходит, фитили горят, и
жизнь всех  тех, наверху, в  опасности. Страшная смерть ожидает их всех, без
различия лет,  чинов  и  пола. Старые служаки,  юноши, заслуженные генералы,
простые солдаты и тетка Буффарик, и дорогая Роза...
     -- О, надо спешить! -- ворчит Сорви-голова.
     Он громоздит на петарду всякую дрянь, которая валяется в подвале, чтобы
сконцентрировать извержение на верхней части двери.
     Наконец  все готово.  Задыхаясь,  покрытый потом, зуав тропится поджечь
свою адскую машину. Чтобы несколько уменьшить для себя опасность, Жан решает
поджечь порох у  площадки  лестницы и вместо спичек, довольно редких  в  эту
эпоху,  употребляет  свое огниво. Живо! Он зажигает  кусок трута,  раздувает
огонь, ощупывает ступень  лестницы, порох и, без малейшего колебания, кладет
на него трут.
     Словно молния вырывается вверх с шумом и свистом, пробегает по ступеням
лестницы, добирается до площадки... затем ослепительный свет и оглушительный
треск. Пламя, дым наполняют подвал... Происходит ужасное извержение газа!
     Сорви-голова  не  успел  прыгнуть  назад  и только закрыл лицо  руками.
Подхваченный взрывом,  словно  циклоном,  он завертелся  и упал, обожженный,
ушибленный, отброшенный в сторону.
     Проходит минута. Зуав  лежит неподвижно. Сверху есть еще боковой вход в
подвал.  Люди прибегают... несколько зуавов. Один из  них  держит факел. Это
Буффарик. Старик  всматривается в  неподвижное  тело и узнает  своего друга.
Громкое рыдание вырывается из его груди.
     -- Сорви-голова! Бедняга!
     Он поднимает его, как ребенка, и кричит:
     -- Ты еще жив, голубчик! Ты не умер. Боже мой! Скажи мне...
     -- Под этим зданием... мина, -- едва слышно говорит  зуав, --  двадцать
бочек пороху... все взлетит... Спасайтесь! Я сделал, что мог! Прощай!
     Несмотря на свою храбрость, вошедшую в  поговорку, Буффарик вздрагивает
при этих словах, прижимает  к себе неподвижное тело друга  и летит  вверх по
лестнице, крича:
     -- Живее! Спасайтесь! Замок взлетит!
     Солдаты  в  неописуемой тревоге  бегают по  коридорам.  Повсюду  звучит
тревожный крик: "Спасайтесь! Живее! Замок взлетит!"
     Буффарик вытаскивает на свет Божий Жана,  неподвижного, без голоса, без
взгляда...
     Руки его обожжены, борода опалена,  лицо опухло, глаза закрыты опухшими
веками. Сорви-голова неузнаваем.  На крик Буффарика прибегают тетка Буффарик
и Роза, предчувствуя несчастье.  При виде Жана у молодой  девушки вырывается
раздирающий вопль:
     -- Жан! Мой бедный Жан! Вот как мы с вами увиделись!
     -- Он спас нас! Еще раз и ценой своей  жизни!  -- говорит, захлебываясь
рыданиями, старый сержант: -- Пойдем, Роза, понесем его... под этот платан!
     -- Да, отец, да. Мы спасем его, не правда ли?
     Как  женщина  энергичная и хладнокровная, тетка Буффарик тащит ведро  с
водой  и тряпки, чтобы  сделать первую  перевязку. Роза поддерживает  голову
раненого,   которого  Буффарик  кладет  под  дерево,   среди  толпы  солдат,
прибежавших со всех сторон.
     Тревога  распространяется  с  быстротой молнии  и  производит настоящую
панику. Полуодетые, босые, прибегают  зуавы, таща  провизию, мешки,  оружие.
Кот