Наши  друзья,  зная  это,  не  поддавались  искушению  и с  нетерпением
дожидались  грога.  Кроме   того,  им  предстояла  еще  мучительная   работа
откупорить жестянки с консервами или сварить "сушеный картофель.
     От  печки в шатре установилась приятная для наших путников температура,
всего  --10°.  Расположившись  на  своих  меховых  мешках,  служивших  им  и
постелями,  и коврами, по-татарски  подогнув ноги  под себя,  они  с  особым
удовольствием принялись  за скромный ужин.  Разговор  не клеился:  все  были
измучены и  устали; печку зарядили  на  24 часа  и затем каждый, зарывшись в
свой тройной меховой  мешок-постель, постарался заснуть. Индеец же, которому
была не по душе атмосфера шатра с  запахом керосина, приютился  под открытым
небом  между собаками,  сбившимися  в  кучу, и только  по  настоянию  друзей
согласился укрыться медвежьей  шкурой. И  то ему было  жарко, и он время  от
времени вставал, чтобы освежиться, и затем снова ложился на прежнее место.
     После восьмичасового сна краснокожий разбудил канадцев, и те  принялись
за стряпню;  затем  мало-помалу  пробудились  и остальные.  Жан, босой,  без
перчаток и с непокрытой головой, вышел из шатра.
     -- Куда ты, Жан? -- встревоженно спросила его сестра.
     -- Иду  снегом умыться!  Это  здорово:  сразу  нагреешься,  лучше чем у
печки! -- ответил он и, действительно, спустя немного  времени возвратился в
шатер бодрый,  веселый  и  румяный, так что  остальным было  просто  завидно
смотреть на него.  Индеец  глядел на него с  восхищением и, подойдя  к нему,
крепко  пожал  руки.  Все принялись завтракать, с утра у всех  на  душе было
легко, и ели с охотой, особенно Поль Редон. Леон, заметив это, сказал:
     -- Здесь ты не можешь пожаловаться на отсутствие аппетита!
     -- Да,  моя диспепсия,  от  которой я столько лечился, глотая пилюли  и
всякие другие  лекарства, излечилась пятидесятиградусным  морозом!  В Париже
год-другой,  и  меня пришлось бы, наверное,  тащить на кладбище, а между тем
здесь я  становлюсь настоящим  обжорой! Жаль только,  что  это лечение такое
нелегкое!
     Все рассмеялись.
     -- Ну, пора в путь! -- И  санный поезд с провожатыми на легких, больших
лыжах тронулся в том же порядке, как и накануне.
     Дни шли  за днями  без малейшего разнообразия;  все та же беспредельная
снеговая равнина,  те же привалы,  те же  ночлеги под открытым небом, те  же
утомительные  переходы и тот же мороз. Прошло три,  четыре, пять дней;  люди
шли  вперед,  все дальше  и дальше,  как  автоматы, почти не сознавая  своей
усталости,  но  с   каким-то  ноющим  чувством  томления,  шли  потому,  что
остановиться  было  нельзя  и  невозможно идти  обратно,  потому, что  самый
организм  их  требовал движения, потому, что надо было  бороться  со стужей,
проника"шей  повсюду.  Несмотря на это,  Леон  еще  раз  справился  со своей
буссолью,  и стрелка ее опять показала направление обратное тому,  по какому
они следовали, то есть направление на медвежью пещеру.
     Прошло  еще  два дня. Путь  становился  все  труднее и труднее;  вместо
снежной  равнины  нашим путешественникам  приходилось теперь  идти  какою-то
изрытой холмистой  местностью, напоминавшей  взбаламученное море с  внезапно
оледеневшими волнами. Затем пришлось подниматься  в гору;  наши друзья стали
уже падать духом, но индеец поддерживал их бодрость.
     -- Еще, братья, немного терпения -- и мы будем у цели! -- говорил он.
     Наконец путешественники пришли к такому месту,  где уже не было никакой
возможности  идти  дальше.  Тут  вдруг  все небо  зарделось  великолепнейшим
северным   сиянием.   Окрестность   озарилась   чудным   пурпурным  заревом,
придававшим всему  окружающему  и  всем  предметам  какие-то  фантастические
размеры и очертания.
     Тогда краснокожий, вытянувшись во весь  свой  богатырский рост,  указал
величественным жестом на откос скалы, залитый  отблеском красноватого сияния
и имевший металлический блеск, и воскликнул:
     -- Бледнолицые братья, я сдержал свое слово! Вот желтое железо!
     -- Здесь светло,  как  днем. Очевидно, эти роскошные  бенгальские  огни
предназначены  для   того,  чтобы  осветить  наше   торжество!  --  произнес
журналист.
     -- О-о! Так это "Мать золота"! -- воскликнул Дюшато громовым голосом.
     -- Тот кошель с  золотом,  который я искал в продолжение целых двадцати
лет! --  бормотал  Лестанг. Что касается Леона, то он, вопреки  всем,  думал
только  о своей буссоли и  своей леониевой  стрелке,  упорно направленной  и
теперь  в сторону медвежьей пещеры, и вместо крика радости, торжества, с губ
его сорвалось слово сомнения: -- Как знать?!

ГЛАВА V

     Золотой   бред.--   Вожделения.--   Взрыв   динамита.--   Недоумение.--
Разочарование.--   Медь.--   Легенда   об   Эльдорадо.--   Вознаграждение.--
Возвращение.-- По пути к медвежьей пещере.

     Какое-то  безумие,  какой-то  золотой бред мгновенно  охватил  всех при
вести об  открытии  "Матери золота";  только бесстрастный индеец, не знавший
цены  золота,  и  рассудительный ученый  Леон  Фортен  не  разделяли  общего
восторга.  Между  тем благородный металл действительно был здесь в изобилии,
виднеясь всюду толстыми пластами среди каменных глыб.
     Индеец был прав: передними была настоящая, феноменальная залежь чистого
золота, сплошной слиток, представлявший собой целый пласт на высоте полутора
сажен от земли.
     Лестанг с неописуемым восторгом простер руки, воскликнув:
     -- Вот именно так  я и представлял  себе  эту "Мать золота"!  Да! Сразу
видно, что здесь золота на многие миллионы.
     Дюшато тоже обезумел.
     -- Жанна, дитя мое,-- кричал он в восторге,-- теперь мы с тобой богачи!
Теперь мы будем счастливы и можем делать много добра!..
     Жан  на  радостях  дал несколько  выстрелов в  воздух,  а  Редон громко
воскликнул:
     -- Да здравствуют мор