бинкой, чудом уцелевшим куском колбасы и 
наносил гулкие удары по подушке, которой Спасибо закрывался, словно щитом. Пыль 
от подушки взлетала тоненькими фонтанчиками.

Гринберг орудовал шахматной доской. Но не подумайте, что Грунькин был из железа 
и эти могучие удары напоминали ему легкую щекотку. Просто благоразумный Левка 
колотил не Грунькина, а его подушку, как и Рой – Олегову.

Подушку бить можно. И врага напугаешь, и сам доволен – ярость излил, да и никто 
теперь не окажет, что ты струсил.

Под ногами нападающих хрустели шахматные фигуры, которые, славно осенние листья,
 усеяли весь пол.

А где же мой 
брат?
Где наш славный 
капитан?
Где старый морокой волк, знаменитый вожак 
пиратов?
Где 
он?
Нет 
его…

Исчез!
Я посмотрел направо.

Я посмотрел налево.

Я посмотрел перед собой.

И оглянулся.

За баррикадой из четырех тумбочек, в углу веранды, высилась «египетская 
пирамида» из матраца, одеяла и подушки. Я метнул в нее шахматным конем – и 
тотчас же из-под одеяла выдернулась Леньки-на голова.

– Кончайте! – заголосил мой брат. – А то сейчас вылезу – от вас щепочки 
полетят! Я за себя не ручаюсь!… Не подходите, не 
подходите!
И голова снова 
исчезла…
Грунькин и Спасибо, теснимые ожесточенным противником, медленно отступали в 
Ленькин угол.

Продолжая отчаянно обороняться, «мятежники» перебрались через баррикаду и 
забились в угол.

«Почва» под их ногами вздрагивала и колебалась, как при землетрясении. Из-под 
одеяла глухо 
неслось:
– Не подходите!… себя не 
ручаюсь!…
Где уж там не подходить, когда они уже стояли на нем.

Поздно ты об этом подумал, дорогой бывший 
капитан!
Тут через баррикаду перелезли Левка и Славка.

Ленька не выдержал такой «нагрузки» и, видимо, попытался вскочить, потому что 
вдруг все рухнули и забарахтались, запутавшись в его одеяле.

Я тут же заметался по веранде и все сваливал, сваливал в угол на барахтающихся 
пиратов матрацы, одеяла, подушки. Возня сразу прекратилась. Сначала до внешнего 
мира, то есть до меня, долетали неясные возгласы. Но когда я положил последний 
матрац, все стихло.

Потом я устал и улегся сверху, широко раскинув руки.

Я чуть было совсем не заснул, но тут дверь резко распахнулась, и вошел Вениамин.
 Он так и уставился на меня, а я на него. Во взгляде Вениамина было удивление, 
недоумение и растерянность. Он словно спрашивал: «Что это? Что это такое? Что 
здесь происходит? Что вы опять 
натворили?»
А я отвечал ему взглядом: «Ничего! Ничего особенного! Ничего не происходят! 
Разве ты сам не 
видишь?»
– Что здесь происходит? – угрюмо опросил Вениамин.

– Да так, – сказал я. – Убираю, 
проветриваю…
Я вскочил и заколотил по матрацу. Ох, и пыль 
пошла!
Вениамин зачихал и замахал 
руками:
– Это на дворе надо 
делать!
Он схватил матрац и выскочил из спальни.

Я не стал дожидаться, пока он вернется, и вылез в окно.

Я человек скромный, м