Это была на редкость застенчивая и неразговорчивая личность. Когда у него 
спрашивали о чем-нибудь, он отвечал «да» или «нет» или просто мычал что-то и 
мотал головой.

– За что тебя пригнали? – спросил у него Купец, когда новенький, сменив 
домашнюю одежду на казенную, мрачный и насупившийся, прохаживался в коридоре.

Пантелеев не ответил, сердито посмотрел на Купца и покраснел, как маленькая 
девочка.

– За что, я говорю, пригнали в Шкиду? – повторил вопрос Офенбах.

– Пригнали… значит, было за что, – чуть слышно пробормотал новенький. Кроме 
всего, он еще и картавил: вместо «пригнали» говорил «пгигнали».

Разговорить его было трудно. Да никто и не пытался этим заниматься. Заурядная 
личность, решили шкидцы. Бесцветный какой-то. Даже туповатый. Удивились слегка, 
когда после обычной проверки знаний новенького определили сразу в четвертое 
отделение. Но и в классе, на уроках, он тоже ничем особенным себя не проявил: 
отвечал кое-как, путался; вызванный к доске, часто долго молчал, краснел, а 
потом, не глядя на преподавателя, 
говорил:
– Не помню… забыл.

Только на уроках русского языка он немножко оживлялся. Литературу он знал.

По заведенному в Шкиде порядку первые две недели новички, независимо от их 
поведения, в отпуск не ходили. Но свидания с родными разрешались. Летом эти 
свидания происходили во дворе, в остальное время года – в Белом зале. В первое 
воскресенье новенького никто не навестил. Почти весь день он терпеливо простоял 
на площадке лестницы у большого окна, выходившего во двор. Видно было, что он 
очень ждет кого-то. Но к нему не пришли.

В следующее воскресенье на лестницу он уже не пошел, до вечера сидел в классе и 
читал взятую из библиотеки книгу – рассказы Леонида Андреева.

Вечером, перед ужином, когда уже возвращались отпускники, в класс заглянул 
дежурный:
– Пантелеев, к 
тебе!
Пантелеев вскочил, покраснел, уронил книгу и, не сдерживая волнения, выбежал из 
класса.

В полутемной прихожей, у дверей кухни, стояла печальная заплаканная дамочка в 
какой-то траурной шляпке и с нею курносенькая девочка лет десяти – одиннадцати. 
Дежурный, стоявший с ключами у входных дверей, видел, как новенький, 
оглядываясь и смущаясь, поцеловался с матерью и сестрой и сразу же потащил их в 
Белый зал. Там он увлек их в самый дальний угол и усадил на скамью. И тут 
шкидцы, к удивлению своему, обнаружили, что новенький умеет не только говорить, 
но и смеяться. Два или три раза, слушая мать, он громко и отрывисто захохотал. 
Но, когда мать и сестра ушли, он снова превратился в угрюмого и нелюдимого 
парня. Вернувшись в класс, он сел за парту и опять углубился в книгу.

Минуты через две к его парте подошел Воробей, сидевший в пятом