Остальные ждали, что будет дальше, куда понесет их судьба и собственное 
поведение: наверх или 
вниз?
С «Летописью» – зоркой, как часовой, – начала свой новый учебный год Шкида.

Лето 
прошло…



Кауфман фон 
Офенбах



Шкида на досуге. – Барон в полупердончике. – Воспоминания бывшего кадета. – О 
Николае Втором и просвирке с маслом. – Кауфман. – Держиморда, любящий кошек.




В классе четвертого отделения слабо мерцают угольные лампочки… Но стенам 
прыгают серые бесформенные тени.

У раскаленной печки сидят Мамочка, Янкель и Цыган. Они вполголоса разговаривают 
и, по очереди затягиваясь папиросным окурком, пускают дым в узкое жерло топки.

Пламя топящейся печки бросает на их лица красный заревой отсвет.

Остальные шкидцы разбрелись по разным углам класса; обладающие хорошим зрением 
читают, другие бузят – возятся, третьи, прикрывшись досками парт, дуются в очко.
 Горбушка играет с Воробьем в шахматы, получает мат за матом и по неопытности 
не ведает, что Воробей его надувает.

Данилов и Ворона, усевшись на пол у классной доски, нашли игру, более для себя 
интересную – «ножички», – бросают по очереди перочинный нож.

– С ладошки! – кричит Ворона и подбрасывает нож.

Нож впивается в зашарпанную доску пола.

Потом бросает Данилов. У него – промах.

– С мизинчика! – снова кричит Ворона и опять вбивает нож.

Сделав несколько удачных бросков, он разницу прощелкивает Данилову по лбу 
крепкими, звонкими щелчками. Широкоплечий Данилов, нагнув голову, тупо смотрит 
в пол, при каждом щелчке вздрагивает и моргает.

В классе не шумно, но и не тихо, – голоса сливаются в неровный 
гул…
Заходит воспитатель… Он нюхает воздух, замечает дым и 
спрашивает:
– Кто 
курил?
Никто не отвечает.

– Класс будет записан, – объявляет халдей и выходит.

После его ухода игры прекращаются, все начинают скулить на тройку, сидящую у 
печки. Те в свою очередь огрызаются на играющих в очко.

Золотушный камчадал Соколов, по кличке Пьер, кончив чтение, подходит к играющим 
в шахматы и начинает приставать к Воробью.

– Уйди, – говорит Воробей.

– Никак нет-с, – отвечает Пьер.

– В зубы дам.

– Дай-с.

Но щуплый Воробей в зубы не дает, а углубляется в обдумывание хода.

Пьеру становится скучно, он садится за парту и, пристукивая доской, начинает 
петь:
		Спи, дитя мое родное,
		Бог твой сон 
хранит…		Твоя 
мама-машинистка		По ночам не спит.
		Брат ее убит в Кронштадте,
		Мальчик 
молодой…
В это время в классе появляется Викниксор. Все вскакивают. Картежники украдкой 
подбирают рассыпавшиеся по полу карты, а Янкель, не успевший спрятать папиросу, 
тушит ее носком сапога.

Вместе с Викниксором в класс вошел здоровенный детина, одетый в узкий, с 
золотыми пуговицами, мундирчик… Мундир у детины маленький, а сам детина большой,
 поэтому рукава едва доходят ему до локтя, а на животе отсутствует золотая 
пуговица и зияет прореха.

– Новый воспитанник, – говорит Викниксор. – Мстислав Офенбах… Мальчик развитой 
и сильный. Обижать не будете… Правда, 
мальчик?
– У-гу, – мычит Офенбах таким басом, что не верится, будто голос этот 
принадлежит ему, а не тридцатилетнему мужчине.

– Мальчик, – насмешливо шепчет кто-то, – ничего себе мальчик. Небось сильнее 
Цыгана…
Когда Викниксор уходит, все обступают новичка.

– За что пригнали? – любопытствует Япошка.

– Бузил… дома, – басит Офенбах. – Меня мильтоны вели, так бы не пошел.

Он улыбается. Улыбка у него детская, не подходящая к мужественному, грубому 
лицу.. Сразу все почему-то решают, что Офенбах хотя и сильный, но незлой.

– Сколько тебе лет? – спрашивает Цыган, уже почуявший в новичке конкурента по 
силе.

– Четырнадцать, – отвечает Офенбах. – Сегодня как раз именинник… Это мне мамаша 
подарочек сделала, что пригнала сюда.

Он осматривает серые стены