| |
ирович, а пройдоха первостатейный.
Налет проводили организованно. Цыган, Японец и Янкель на цыпочках пробрались на
кухню, а Косецкий прошел по всем комнатам дачи и, вернувшись, легким свистом
дал знать, что все спокойно.
Тотчас все трое уже мчались в спальню, кто со сковородкой, кто с котлом.
Ели вместе из одного котла и тихо пересмеивались.
– Хе-хе! С добрым утром, Марта Петровна! За ваше
здоровье!
– Хороший суп! Солидно подсадили куфарочку нашу, – отдуваясь, проговорил
Косецкий, а Воробышек, деловито оглядев посудину,
изрек:
– Порций двенадцать слопали.
Нести котлы обратно не хотелось, и лениво развалившийся после сытного обеда
Косецкий
посоветовал:
– Швырните в окно, под откос.
Так и сделали.
Сытость располагает к рассуждениям, и вот Янкель, кувырнувшись на кровати,
нежно
пропел:
– Кто бы мог подумать, что вы такой милый человек, Афанасий Владимирович, а
я-то, мерзавец, помню, хотел вам чернил в карман налить.
– Ну вот. Разве можно такие гадости делать своему воспитателю? – улыбнулся
благодушно Косецкий, но Япончик захохотал.
– Да какой же вы
воспитатель?
– А как же? А кто
же?
– Ладно! Бросьте арапа
заправлять!
Косецкий обиделся.
– Ты, Еонин, не забывайся. Если я с вами обращаюсь по-товарищески, то это еще
не значит, что вы можете говорить все, что вздумается.
Теперь захохотала вся спальня.
–
Хо-хо-хо!
– Бросьте вы, Афанасий Владимирович. – Воспитатель! Ха-ха-ха! Вот
жук-то!
А Япошка уже разошелся и, давясь от смеха,
проговорил:
– Не лепи горбатого, Афоня. Да где же это видано, чтобы воспитатель на стреме
стоял, пока воспитанники воруют картошку с кухни!
Хо-хо-хо!
Косецкий побледнел. И, вдруг подскочив к Японцу, схватил его за
шиворот:
– Что ты сказал?
Повтори!
Япошка, под общий хохот, бессильно барахтаясь, пробовал
увильнуть:
– Да я ничего!..
– Что ты сказал? – шипел Косецкий, а спальня, принявшая сперва выходку
воспитателя за шутку, теперь насторожилась.
– Что ты
сказал?
– Больно! Отпустите! – прохрипел Японец, задыхаясь, и вдруг, обозлившись, уже
рявкнул: – Пусти, говорю! Что сказал? Сказал правду! Воруешь с нами, так нечего
загибаться, а то распрыгался, как блоха.
– Блоха? А-а-а! Так я блоха?.. Ну хорошо, я вам покажу же! Если вы не понимаете
товарищеского отношения, я вам покажу!..
Молчать!
– Молчим-с, ваше сиятельство, – почтительно проговорил Громоносцев. – Мы
всегда-с молчим-с, ваше сиятельство, где уж нам
разговаривать…
– Молчать!!! – дико взревел халдей. – Я вам покажу, что я воспитатель, я
заставлю вас говорить иначе. Немедленно спать, и чтобы ни слова, или обо всем
будет доложено
Викниксору!
Дверь хрястнула, и все стихло.
Спальня придушенно хохотала, истеричный Японец, задыхаясь в подушке, не
выдержал и, глухо всхлипывая,
простонал:
– Ох! Не могу! Уморил
Косецкий!
Вдруг дверь открылась, и раздался голос
халдея:
– Еонин, завтра без обеда.
– За что? – возмутился Японец.
– За разговоры в спальне.
Дверь опять закрылась. Теперь смеялась вся спальня, но без Еонина. Тому уже
смешно не было.
Минут через пять, когда все успокоились, Цыган вдруг заговорил
вполголоса:
–
|
|
