дурствовать. Он заставлял для своего удовольствия рабов петь и танцевать.

При каждом таком зрелище присутствовали и старшие. Скрепя сердце они притворно 
усмехались, видя кривлянья младших.

Им было до тошноты противно, но слишком далеко зашла их дружба со Слаеновым.

А великий ростовщик бесновался.

Часто, лежа в спальне, он вдруг поднимал свою лоснящуюся морду и громко 
выкрикивал:
– Эй, Кузя! Раб 
мой!
Кузя покорно выскакивал из-под одеяла и, дрожа от холода, ожидал приказаний.

Тогда Слаенов, гордо посматривая на соседей, 
говорил:
– Кузя, почеши мне пятки.

И Кузя чесал.

– Не так… Черт! Пониже. Да но скреби, а потихоньку, – командовал Слаенов и 
извивался, как сибирский кот, тихо хихикая от удовольствия.

Ежедневно вечером за хлеб нанимал он сказочников, которые должны были говорить 
до тех пор, пока Слаенов не засыпал.

Доход Слаенова с каждым днем все рос. Он получал каждый день чуть ли не весь 
паек школы – полтора – два пуда хлеба – и кормил старших. За это старшие 
устраивали ему овации, называли его «Золотым тельцом» и «Хлебным королем».

Слаенов был первым богачом не только в Шкиде, но, пожалуй, и во всем Петрограде.

Так продолжался разгул Слаенова, а между тем нарастало недовольство.

Все чаще и чаще на кухне у Янкеля собиралась тройка заговорщиков.

Там, за прикрытой дверью, за чаем с хлебом и сахарином, обсуждались деяния 
Слаенова.

– Ой и сволочь же этот Слаенов, – возмущался Мамочка, поблескивая одним глазом. 
– Я бы его сейчас отдул, хоть он и сильнее 
меня!
– И ст-т-оит. И ст-т-оит, – заикался Гога, но Янкель благоразумно 
увещевал:
– Обождите, ребята, придет время, мы с ним поговорим.

Тройка эта показала Слаенову свои когти. Однажды, когда он попытался заговорить 
с Мамочкой и ласково предложил ему сахарину, тот возмутился.

Прямолинейный и страшно вспыльчивый Мамочка сперва покрыл Слаенова крепкой 
руганью, потом начал 
отчитывать:
– Да я тебя, сволочь несчастная, сейчас кочергой пришибу, ростовщик поганый! 
Обокрал всю школу. Ты лучше со мной и не разговаривай, парша, а то, гляди, 
морду 
расквашу!
Нападение было неожиданным. Мамочка искал только предлога, а Слаенов никак не 
думал, что противники окажутся такими стойкими и злобными.

Скандал произошел в людном месте. Кругом стояли и слушали рабы и одобрительно, 
хотя и боязливо, хихикали.

Слаенов так опешил, что даже не нашелся, что сказать, и, посрамленный, помчался 
в четвертое отделение.

Там он сел в углу и сделал плачущее лицо.

– Ты чего скуксился? – спросил его Громоносцев.

Слаенов обо всем рассказал.

– Понимаешь, Мамочка грозится побить, – говорил он и щупал глазами фигуры своих 
телохранителей, но те смущенно молчали.

Тут Слаенов впервые почувствовал, что сделал крупный промах.

Он считал себя достаточно сильным, чтобы заставить Громоносцева и всю компанию 
приверженцев повлиять на их одноклассника Мамочку, но ошибся. Мамочку, 
по-видимому, никто не решался трогать, и это было большим ударом для Слаенова.

Он сразу почувствовал, во чт