ывая на новичка.

Ребята оглянулись на него, но в следующее же мгновение забыли про его 
существование.

Школа тронулась.

Вышли на улицу, по-воскресному веселую, оживленную. Со всех сторон, как воробьи,
 чирикали торговки семечками, блестели нагретые солнцем панели. До порта было 
довольно далеко, но бодро настроенные шкидцы шагали быстро, и скоро перед ними 
заскрипели и распахнулись высокие синие ворота Торгового порта.

Сразу повеяло прохладой и простором. Впереди сверкала вода Морского канала, 
какая-то особая, более бурливая и волнующаяся, чем вода Обводного или Фонтанки.

Несмотря на воскресный день, порт работал. Около приземистых, широких, как киты,
 пакгаузов суетились грузчики, сваливая мешки с зерном. От движения ветра 
тонкий слой пыли не переставая серебрился в воздухе.

Дальше, вплотную к берегу, стоял немецкий пароход, прибывший с паровозами.

Шкидцы попробовали прочесть название, но слово было длинное и разобрали его с 
трудом – «Гамбургер Обербюр-гермейстер».

– Ну и словечко. Язык свернешь, – удивился Мамочка, недавно пришедший в Шкиду 
ученик.

Мамочка – это было его прозвище, а прозвали его так за постоянную поговорку: 
«Ах мамочки мои».

«Ах мамочки» постепенно прообразовалось в Мамочку и так и осталось за ним.

Мамочка был одноглазый. Второй глаз ему вышибли в драке, поэтому он постоянно 
носил на лице черную повязку.

Несмотря на свой недостаток, Мамочка оказался очень задиристым и бойким парнем, 
и скоро его полюбили.

Вот и теперь Мамочка не вытерпел, чтобы не показать язык немецкому матросу, 
стоявшему на палубе.

Тот, однако, не обиделся и, добродушно улыбнувшись, крикнул 
ему:
– Здрасте, 
комсомол!
– Ого! Холера! По-русски говорит, – удивились ребята, но останавливаться было 
некогда. Все торопились на остров, солнце уже накалило воздух, хотелось 
купаться.

Прошли быстро под скрипевшим и гудевшим от напряжения громадным краном и, уже 
издали оглянувшись, увидели, как гигантская стальная лапа медленно склонилась, 
ухватила за хребет новенький немецкий паровоз и бесшумно подняла его на воздух.

В лодках переехали через канал и углубились в зелень, – по обыкновению, шли в 
самый конец Канонерского, туда, где остров превращается в длинную узкую дамбу.

Жара давала себя знать. Лица ребят уже лоснились от пота, когда наконец 
Викниксор разрешил сделать привал.

– Ура-а-а! 
Купаться!
– 
Купа-а-аться!
Сразу каменистый скат покрылся голыми телами, Море, казалось, едва дышало, 
ветра не было, но вода у берега беспокойно волновалась.

Откуда-то накатывались валы и с шумом обрушивались на камни.

В воду влезать было трудно, так как волна быстро выбрасывала купающихся на 
камни. Но ребята уже приноровились.

– А ну, кто разжигает! Начинай! – выкрикнул Янкель, хлопая себя по голым ляжкам.

– 
Разжигай!
– Дай я. Я разожгу, – выскочил вперед Цыган. Стал у края, подождал, пока не 
подошел крутой вал, и нырнул прямо в водяной горб.

Через минуту он уже плыл, подкидываемый волнами.

Одно за другим исчезали в волнах тела, чтобы через минуту – две вынырнуть 
где-то далеко от берега, на отмели.

Янкель остался последний и уже хотел нырять, как вдруг заметил новичка.

– А ты что не 
купаешься?
– Не хочу. Да и не умею.

– Купаться не 
умеешь?
– Ну да.

– Во