одит от Шкиды 
заветная мечта. Стали бузить, вопросы задавать разные по политграмоте, 
издеваться.

– Что такое 
империализм?
– Не знаете?! Всякий ребенок империализм знает. Это – когда император.

– А кто такой 
Хрусталев-Носарь?
– Генерал, сейчас за границей вместе с Николаем Николаевичем.

До звонка потешались улигане над Богородицей, человечком в потрепанных крагах, 
а когда вышел он под зюканье и хохот из класса, 
загрустили:
– Дело – буза… Политграмота-то хреновая.

– Да… Порадовались раненько.

А вечером Викниксор, зайдя в класс, выслушивал ребят.

– Плох, 
говорите?
– Безнадежен, Виктор Николаевич.

– Слабы знания 
политические?
– Совсем нет.

Задумался Викниксор.

– Дело неважно.

– Где вы его только выкопали? – полюбопытствовал Ленька Пантелеев.

– В Наробе… случайно. Спрашивал я там о политграмоте – нет ли педагога на учете.
 А тут он, Богородицын этот, подходит: могу, говорит, политграмоту читать… Ну, 
я и взял на пробу.

– Пробы не выдержал, – ухмыльнулся Янкель.

– Да, – согласился завшколой. – Пробы не выдержал… Поищем другого.

Больше Богородицын не читал в Шкиде политграмоту. Ушел он, не попрощавшись ни с 
кем, метнулся желтыми потрескавшимися крагами и 
исчез…
Может быть, сейчас он читает где-нибудь лекции по фарадизации или по прикладной 
космографии… А может быть, умер от голода, не найдя для себя подходящей 
профессии.




* * 
*


В табачном дыму расплывались силуэты людей.

Пулеметом стучал ремингтон, и ундервуд, как эхо, тара