. – У нас ноги болят.

Больные шкидцы по приказанию Викниксора освобождались от гимнастики.

– Покажите, – сказал Костец.

Японец, прихрамывая, подошел к воспитателю и поднял босую ногу. Нога на пятке 
пожелтела, вздулась, и в самом центре образовалось отвратительное на вид 
нагноение.

– Нарыв в последней стадии, – стонущим голосом отрекомендовал Японец. – В 
уборную еле хожу, не только что на гимнастику.

– Ладно, оставайся, – сказал Костец. – А ты? – обратился он к Янкелю.

Янкель чуть ли не на четвереньках подполз к халдею.

– Сил нет, – прохрипел он. – Замучила, чертова гадина.

Он загнул брюки. На изгибе колена и дальше к бедру проходил страшный, красный с 
синеватыми прожилками шрам.

– Где это тебя угораздило? – поморщившись, спросил Костец.

– Дрова пилил, – ответил Янкель. – Пилой. Ходить не могу, дядя Костя, тем более 
упражнения делать.

– Оставайся, – согласился Костец и вышел из класса.

Когда он вышел, Янкель, плотно закрыв за ним дверь, 
сказал:
– Ну, брат, сейчас, пожалуй, можно и вылечиться.

С этими словами он подошел к своей парте, загнул брюки и, помусолив ладонь, 
одним движением руки смыл страшную рану.

То же самое сделал и Японец.

Исцелившись, оба уселись за парты. Японец вынул книгу, а Янкель – начатый 
журнал.

Этот способ отлынивания от гимнастики был придуман Янкелем; он же, обладая 
способностями рисовальщика, художественно разрисовывал, за небольшую плату, 
язвы, раны, опухоли и прочее.

Костец верил, что эти болезни – настоящие. И сейчас, когда воспитатель 
поднимался наверх в гимнастический зал, его душа под грубой казарменной 
оболочкой халдея была преисполнена состраданием к несчастным мученикам.

А в гимнастическом зале уже собрались ребята. Когда вошел Костец, они визжали, 
возились и слонялись без дела по большому залу.

– Ста-новись! – закричал Костец.

Ребята зашевелились, как муравьи, и в конце концов выстроились по ранжиру в 
прямую линию.

Первым с правого фланга стоял Купец, за ним Цыган, Джапаридзе и Пантелеев. За 
Пантелеевым обычно становился Янкель, сейчас же место оставалось свободным, и 
Костец 
скомандовал:
– 
Сомкнись!
Шеренга сомкнулась.

– Равнение на… 
пра-во!
Все головы, за исключением головы Воробья, повернулись в правую сторону, 
Воробей же задумался и прослушал команду.

– Воробьев, выйди из строя, – приказал Косталмед.

Воробей вышел.

– Имеешь запись в «Летопись», – сообщил Костец и добавил: – Стань на место.

Добившись, чтобы шеренга выстроилась в идеально прямую линию, Костец повернул 
ее направо.

Третьеклассник Бессовестин, хорошо игравший на рояле и благодаря этому плохо 
учившийся, уселся за пианино.

– Шагом марш! – скомандовал Костец.

Бессовестин заиграл старинный марш «Альте камераден», и под звуки марша три 
десятка босых ног заходили вдоль стен зала.

Шли гуськом. Впереди выступал Купец: шел он лучше всех, имел выправку, 
полученную еще в корпусе. Не успевая в других предметах, Купец страстно любил 
гимнастику.

Остальные шли не так молодцевато, лишь Пантелеев, Дзе и Цыган подделывались под 
Купца, хотя и не совсем удачно. Зато Воробей, получивший запись в «Летопись», 
бузил. Он