Он лежал не шевелясь и украдкой, с глубокой любовью и даже с некоторым страхом 
наблюдал за стариком. Ведь Старейший столько перевидал на своем веку, знал 
столько таинственных и чудесных вещей.

Старик, медленно пережевывая корень, внимательно, зорким и опытным глазом 
осматривал один за другим куски кремня, лежавшие около него.

Наконец он выбрал кремень, округлый и длинный, похожий на огурец, и, 
придерживая его ногами, поставил стоймя.

Крек старался запомнить каждое движение старика.

Когда кремень был крепко зажат в этих природных тисках, старик взял обеими 
руками другой камень, более тяжелый, и несколько раз осторожно ударил им по 
закругленной верхушке кремня. Легкие, едва заметные трещины пошли вдоль всего 
кремня.

Потом Старейший аккуратно приложил этот грубый молот к обитой верхушке и 
навалился на него всем своим телом с такой силой, что жилы вздулись на его лбу; 
при этом он слегка поворачивал верхний камень; от боков кремня отлетали длинные 
осколки разной ширины, похожие на продолговатые полумесяцы, с одного края 
толстые и шероховатые, с другого – тонкие и острые. Они падали и рассыпались по 
песку, словно лепестки большого увядшего цветка.

Эти прозрачные осколки, цвета дикого меда, резали не хуже наших стальных ножей. 
Но они были непрочны и скоро ломались.

Старик передохнул немного, потом выбрал один из самых крупных осколков и 
принялся оббивать его легкими частыми ударами, стараясь придать ему форму 
наконечника для копья.

Крек невольно вскрикнул от удивления и восторга: он собственными глазами видел, 
как изготовляют ножи и наконечники для копий и стрел.

Старейший не обратил никакого внимания на возглас Крека. Он принялся собирать 
острые лезвия.

Но вдруг он насторожился и быстро повернул голову к реке. На его обычно 
спокойном и гордом лице отразились сперва удивление, а потом невыразимый ужас.

С севера доносился какой-то странный, неясный шум, пока еще далекий; порой 
слышалось ужасающее рычание. Крек был храбр, и все же ему стало страшно. Он 
попытался остаться спокойным и, подражая старику, насторожился, схватившись 
рукой за палицу.

Шум разбудил детей. Дрожа от страха, они повскакали со своих мест и кинулись к 
старику. Старейший велел им немедля забраться на вершину почти отвесной скалы. 
Дети тотчас принялись карабкаться кверху, ловко цепляясь руками за каждый 
выступающий камень, пользуясь каждой выбоиной в скале, чтобы поставить ногу. На 
небольшом уступе, неподалеку от вершины, они улеглись на животы, облизывая 
ободранные в кровь пальцы.

Старик не мог последовать за ними. Он остался под выступом скалы, и Крек упрямо 
отказался покинуть его.

– Старейший! – воскликнул он. – Неведомая опасность грозит нам, как ты говоришь.
 Ты любишь меня, и я не покину тебя. Мы вместе умрем или вместе победим. Ты 
непоколебим и силен, ты будешь сражаться, а я… если оттуда идут к нам злые люди 
или дикие звери, – я прокушу им печень.

Пока Крек, размахивая руками, произносил эту воинственную речь, грозный шум 
усилился. С каждой минутой он приближался к месту, где укрылись старик и 
ребенок.

– У тебя, Крек, глаза зоркие и молодые. Посмотри на реку. Что ты 
видишь?
– Небо потемнело от больших птиц. Они кружатся над водой. Наверно, их злобные 
крики и пугают нас.

– А на воде ты ничего не видишь? Посмотри еще раз. Птицы кружатся над рекой? 
Значит, они следуют за какой-то плывущей по реке добычей, выжидая, когда можно 
будет накинуться на нее. Но кто же это так страшно рычит и ревет? Я подниму 
тебя, – взгляни еще раз.

Но и на руках у Старейшего Крек напрасно всматривался вдаль.

– Что видно сверху? – крикнул старик детям, лежавшим в безопасности на скале, 
над его головой. – Говори ты, Рюг.

– Что-то огромное черное виднеется на белой глыбе далеко, посередине реки, – 
ответил мальчик. – Но что это – разобрать нельзя. Черное шевелится.

– Хорошо, Рюг. Не черный ли это широкорогий 
бык?
– Нет,