себя, в гости приезжай, 
будет что нового – пиши! 
Смолянин!
Из дверей показался растрепанный толмач.

– Надо менять дислокацию, – сообщил ему мудрец. – Против нас строят 
козни!
И чужеземцы рванули по лесенке. А Иван-дурак, поглядев им вслед, зашел в 
горенку.

Вышивальщицы встретили его появление удивленным писком.

– Ну что, девки, будем визжать, или медовуху пить? – мрачно спросил Иван.

– Медовуху? – оживились златошвейки.

– Ее самую, – Иван достал из-за пазухи бутыль медовухи и чекушку царской водки, 
припасенные в каком-то трактире. – Сладенькое – дамам, а нам, богатырям – 
напиток 
покрепче!
И начался девишник.

Долго ли, коротко ли топил Иван свое горе горькое да измену нежданную, то 
неведомо. Только под утро вышел он из терема, провожаемый вздохами златошвеек, 
взял у старика служивого, укоризненно качающего головой, булаву и побрел куда 
глаза глядят.

На то, что три богатыря запропастились куда-то и не дождались его, Иван особого 
внимания не обратил. А зря! Дело было так...

Отпущенные благородным Иваном нехристи вихрем слетели по лестнице, и уж совсем 
было собрались убегать, как вдруг...

– Мудрец с толмачом! – завопил Алеша Попович, протягивая к бедным чужеземцам 
карающую длань. – Никак убегли от 
Ивана?
– Он нас сам отпустил! – неосторожно сообщил Кубатай.

– Погубит Ваню доброта, – покачал головой Алеша Попович. – Совсем парень умом 
тронулся – на гнев княжий 
нарывается!
– Ничего, мы его спасем, – решил Илья Муромец. – Отведем басурманов в темницу, 
а сами скажем, что их Иван поймал.

Так и сделали. Подхватили чужеземцев, бросили поперек седел, да и поскакали...

А Иван, томимый печалью и жаждой, шел по просыпающемуся Киеву. Прошел мимо 
Днепра, где на берегу парубки с дiвчинами жгли костер и пели частушки, посидел 
на заваленке какой-то хаты, под развеститой опунцией, пугнул макаку, ворующую 
на общинном поле батат... И решил – надо идти с повинной. Кубатай со Смолянином 
уже далеко, никто не догонит. А скрывать свой поступок – не богатырское дело.

Дворец Владимира возвышался невдалеке от терема Советников, где денно и ночно 
сидели княжьи мудрецы. Терем был обложен хворостом, а неподалеку дежурили 
стрельцы с огнивами – на случай, если князь решит провести перевыборы. Иван 
зашел в сторожку, поболтал со скучающими стрельцами, попил кваску и немного 
посплетничал. Тема была одна, неиссякаемая – причуды Гришки Распутина, княжьего 
приятеля и помощника. В последнее время Гришка взял манеру париться в бане с 
замужними девками, причем на прелести их не глядел, а требовал хлестать его 
веником и поливать квасом... Сойдясь на том, что поп Гапон был не в пример 
лучше Гришки, Иван распрощался со стрельцами и пошел сдаваться.

Долго бродил Иван по дворцу. Владимир еще почивал, а сдаваться кому попало было 
не с руки. Наконец, утомившись, Иван направился прямо в застенки, решив 
ознакомиться с будущей квартирой.

В застенках было тихо, лишь из пыточной камеры доносились голоса. Со скуки Иван 
решил послушать, и подошел поближе...

– Признавайтесь, тати, супротив кня