ый тихо 
сказал:
– Жди, ты не сразу увидишь себя... Жди.

И словно услышав его слова, в зеркале вновь проступило лицо. Мое – и не мое. 
Оно было взрослым – тому, кто смотрел на меня со стекла, могло быть и двадцать, 
и тридцать лет. Но не это было самым страшным.

Тот – за стеклом – улыбался. Приветливо улыбался, словно наконец-то дождался 
встречи и безмерно этому рад. Лицо у него было спокойным и уверенным. Это он – 
не я – хотел уйти из дома. Это он – не я – легко и красиво отомстил Ивону. Это 
он – не я – сумел пройти Лабиринт, потому что давно не грустил по маме, не 
боялся отца и не собирался умирать за друга.

– Почему? – спросил я, но губы моего Настоящего отражения не шевельнулись. Ему 
этот вопрос был ни к чему, он знал ответ.

– Потому что ты такой, – грустно сказал Котенок. – Ты совсем-совсем взрослый, 
который ненавидит быть ребенком.

– И ты знал, что я 
такой?
– Да.

Я посмотрел на котенка, а когда вновь повернулся к зеркалу, там опять был 
мальчишка.

– Он жестокий, – ни к кому не обращаясь, сказал я.

– Конечно.

– И злой.

– Вовсе нет. Ты жестокий, когда добиваешься своего. Но цели у тебя добрые, 
Данька.

Я молча подошел к кровати, разделся, лег под одеяло и лишь после этого 
спросил:
– Так часто бывает, 
Котенок?
– Так, как с тобой, редко. Чаще наоборот, когда во взрослом живет ребенок. И 
вот это страшно. Тогда можно смело говорить – он милосердный и злой. Он мягко и 
нежно добивается зла... А теперь спи, Данька. Давай будем все решать завтра.




7. Мы 
загораем

Меня разбудил Лэн. Потряс за плечо и чуть виноватым голосом 
сказал:
– Данька, завтракать пора.

И тут же, без всякого перехода, 
добавил:
– Извини, что я вчера на тебя дулся. Понимаю, тебе не хочется вспоминать этот 
Лабиринт...

– Да брось, проехали уже, – успокоил я. – А где наш мудрый и 
пушистый?
– Вниз пошел, ему уже есть захотелось, – с готовностью ответил Лэн.

Вчерашний день как-то стерся у меня из памяти. И Лабиринт казался ерундой, и 
страхи его – детскими, ненастоящими. Меч я взял, это хорошо. Лэн за мной в 
Лабиринт не лазал – еще лучше. А что в глубине души я взрослый и жестокий, так 
и что с того? В возрасте мы с моей сущностью когда-нибудь сравняемся... А 
жестоким я не был и не буду.

– Лэн, а в Лабиринте я тебя встретил, – похвастался я, умываясь. – То есть не 
тебя, это Меч меня обманывал.

Лэна мои слова не обрадовали. Он перестал плескать в лицо водой и смущенно 
спросил:
– Данька, ты что, меня 
боишься?
– Не тебя, а за тебя, дурак, – обиделся я. – В Лабиринте тебя... то есть 
ненастоящего тебя, похитили Летящие. Это у меня такой страх был, 
представляешь?
Лэн смутился еще больше.

– Так ты меня там спасал? А я еще злился вчера...

– Нет