езно сказал Лэн.

– Надеюсь. Как ты думаешь, он 
дойдет?
– Да что с ним, гадом, сделается? Сам доползет или караванщики подберут. Он как 
раз на их тропе.

– Полетели домой, – отбрасывая колебания, сказал я.





***


Мы приземлились на площади – там, где меня ослепили три дня назад. И пошли в 
сторону нашего дома. Люди провожали меня взглядами, кто испуганными, кто 
удивленными. На полпути нам попался Шоки. Лэн с грустным видом тронул меня за 
плечо, я остановился, глядя перед собой сквозь черную повязку.

– Я рад, что у вас получился вылет, – подходя, сказал Шоки. – Ты прекрасно 
летаешь, я видел. Прости.

И злость на него у меня почти пропала.

– Шоки, нельзя быть рабом законов, – сказал я. – Иначе будешь рабом и во всем 
остальном. Над горами мы встретили Ивона. У него возникли проблемы с Крылом, 
так что он придет домой пешком и не совсем в срок. Не беспокойтесь зря.

– Ничего не понимаю... – признался Шоки. – Данька, как ты это 
делаешь?
– Караван придет в город к завтрашнему утру, – словно не слыша вопроса, сообщил 
я. – Можете решать, кто будет к ним наниматься. И считайте, что мы с Лэном уже 
нанялись охранять их от нашего города до города торговцев.

– Вы уходите? – словно не веря своим ушам, воскликнул Шоки.

– Пойдем, Младший, – велел я Лэну, и мы пошли прочь. Метров через десять Лэн не 
выдержал:
– Данька, ты 
серьезно?
– Вполне.

– Но ты даже не спросил меня! Может, я не хочу 
уходить!
Я вспомнил Лэна таким, каким видел его Настоящим взглядом. И 
поинтересовался:
– А ты что, не 
хочешь?
Лэн молчал.

– Мы пойдем в город торговцев. Мы вытрясем все их тайны. Мы узнаем, где они 
ухитряются так лихо загорать, – постепенно распаляясь, говорил я. – И не смей 
врать, что ты не мечтаешь удрать из своего 
города!
Лэн ответил, когда мы уже подошли к дому.

– Да, мечтаю. Мне не нравится мой город! Только лучше бы ты не получил это свое 
Настоящее зрение и не видел меня насквозь! Данька, я не хочу, чтобы за меня 
решали!
Домой мы вошли молча. Каждый сам по себе. Лэн достал буханку, нарезал, и 
принялся мрачно жевать черствый хлеб. Я таким самоуничижением заниматься не 
стал, выудил кусок вяленого мяса и с чувством вгрызся в него.

За этим занятием нас и застал Котенок. Он, наверное, мирно спал наверху, но 
почувствовал наше возвращение и сбежал вниз.

– Ого, – только и сказал Солнечный котенок, забрался на стол и улегся между 
нами.

С минуту он молчал, разглядывая то меня, то Лэна. И я со стыдом понял, что уж 
он-то все увидит действительно насквозь. Не спрячешься.

– Лэн, я буду говорить с тобой, – строго начал Котенок.

– Почему? – вскинулся Лэн. – Я ни при чем! И вообще с Данькой не ссорюсь.

– Я буду говорить с тобой, потому что с Данькой сейчас говорить бесполезно, – 
продолжал Котенок так же сурово. – Он сразу же решил, что теперь превратился в 
доброго героя, который видит всю правду и лучше всех знает, что им надо делать. 
Попутно возвращая свет целому миру.

– Неправда! – завопил я. Но Котенок строго посмотрел мне в глаза, и я осекся.

– Можешь выйти, – сказал Котенок. – Я говорю не с тобой, а с твоим единственным 
Настоящим другом. Лэн, у Даньки на радостях все перепуталось. Он думает, что 
если в его глазах – свет, то он ничего плохого сделать не может. А это не так. 
И Свет, и Тьма – это просто силы. Конечно, светом трудно сделать черное дело, а 
тьмой – высветить зло. Трудно, но можно. Будь ты хоть