ь 
забыть! Я не открою Потаенную 
дверь!
И в этот миг сквозь пол ударил белый луч. Камни вспенились, исчезая, но когда 
луч коснулся меня, я не почувствовал боли. Только тепло, вливающееся в тело. 
Вот он, Настоящий свет...

Словно сто Солнечных котят прижались ко мне, согревая своим теплом.

Я не думал о том, что делать. Я словно бы знал это. Медленно, чтобы не 
расплескать ни капельки Света, я лег на пол рядом с Лэном. Положил одну руку 
ему на лицо, а другую на грудь – туда, куда вонзился меч Тьмы. И почувствовал, 
как Свет течет сквозь меня – в Лэна. А башня все кренилась и кренилась, а рана 
под моими пальцами затягивалась так медленно...

– Ты чего обнимаешься? – слабо спросил Лэн; в грохоте я едва услышал его. Но я 
ждал еще пару секунд, пока он не зашевелился, а последние капли Света не вошли 
в него.

И вот тогда я вскочил и закричал, уверенный, что все равно уже поздно...

– Бежим, 
Лэн!
Я пихнул его к пролому в стене, это было совсем легко, потому что башня 
наклонилась на сорок пять градусов и продолжала заваливаться. Прыгнул следом и, 
увидев, что Лэн заколебался, не понимая, что происходит, пнул его пониже спины. 
Потом прыгнул сам, в падении расправляя Крыло.

Башня словно ждала этого мига. Верхние этажи оторвались и плавно полетели вниз, 
еще в воздухе разваливаясь на отдельные глыбы камня. Потом башня переломилась 
посередине – там, где я выбил кусок стены. Я видел, как чуть ниже меня 
расправил Крыло Лэн – на фоне светящейся, вспучивающейся земли его силуэт был 
четким, словно нарисованным. А каменный дождь валился на нас, и я понял, что 
увернуться невозможно.

Только в этот миг земля под нами расступилась, и вверх поплыло Солнце.

Оно совсем не напоминало Котенка. Обычное солнце... ну маленькое, километра два 
в диаметре, и слишком уж пушистое. Мы падали прямо в него.

Черные камни, из которых была сложена башня, вспыхнули и рассыпались в пыль. А 
мы прошли сквозь Солнце, как две пылинки, пролетевшие сквозь исполинский 
солнечный зайчик.

Я почувствовал тепло – и только. Ну... еще, словно что-то шершавое знакомо 
лизнуло меня в щеку. Но, может, мне показалось.

Мы опустились на землю километрах в трех от башни. Впрочем, башни уже не было. 
Только облако пыли, повисшее в воздухе. А в небе горело солнце, поднимающееся в 
зенит. Пока еще слишком большое, но я знал – Котенок остановится на такой 
высоте, чтобы казаться Настоящим солнцем. А потом будет кружить вокруг этого 
мира. Кружить до тех пор, пока его любят.

Я стоял, глядя на солнце, и плакал. Лэн подошел, складывая Крыло, и 
нерешительно 
сказал:
– Данька, нельзя смотреть на солнце...

– Можно, – глотая застрявший в горле комок, прошептал я. – Можно, Лэн. Это наш 
Котенок.

– Я понял.

Мы долго так стояли, пока солнце не стало совсем-совсем обычным. Для меня, 
конечно. А Лэн 
спросил:
– Данька, а что со мной 
было?
– Нас контузило, – не колеблясь, соврал я. – А Котенок нас спас. И стал солнцем 
для твоего мира.

– Ясно, контузило, – без особой убежденности сказал Лэн. Потрогал порванное на 
груди Крыло, но ничего не стал спрашивать.

– Теперь у вас будут рассветы и закаты, – сказал я Лэну. – А ночью звезды, это 
солнца других миров. А еще есть радуга и... и...

Я снова заплакал. Лэн обнял меня за плечи. 
Спросил:
– Данька, а мне пок