и
знают, что человек идет добровольно, и не торопясь. Может быть,  они  были
бы рады, если б он шагал вверх  помедленней  -  ведь  это  так  упоительно
чувствовать в своей  власти  то  единственное  существо,  которое  посмело
восстать против них! И они купаются в лунном  свете,  они  позволяют  себе
напевать, свиристеть, шелестеть крыльями,  ворковать  -  море  хаотических
звуков и редкий удар крылом по решетке, чтобы  человек  вздрогнул.  Но  он
даже не глядит в их сторону.
     Он не прошел еще  и  половины  пути,  когда  небо  на  востоке  стало
светлеть. Юрг прибавил шагу. Это  он  здорово  придумал  -  взобраться  на
башню. Еще столько же вверх  по  стремительно  бегущим  ступеням  -  и  он
обессилеет,  задохнется,  и  будет  не  так  мучительно   жаль   молодого,
натренированного тела, которое против води будет  восставать  и  требовать
борьбы. А борьбы не получится. Свое  он  уже  сделал  -  начал.  Раскачал.
Растревожил.  Теперь  остается  только  уйти  -  ласточкой  в   рассветную
голубизну,  пьянящую  пронзительной  ночной  свежестью   после   затхлости
подземелья.
     Он облизнул пересохшие губы.  Вот  этого  он  не  предусмотрел  -  не
захватил хотя бы фляжки с  водой.  Ну,  есть  еще  надежда,  что  найдется
что-нибудь  в  чеканной,  как  серебряная  шкатулка,  закрытой   коробочке
центральной площадки. Он обещал Сэнни...
     Только вот этого не надо. Ни одной  мысли  о  Сэнни,  иначе  ноги  не
пойдут.
     Он рванул на себя дверцу - как-то они тут ужинали, и должна  же  быть
хоть одна бутылка с водой - и тут же услышал за спиной яростный  клекот  и
треск: крэги взламывали решетку. Забеспокоились, гады, - ведь отсюда  вниз
ведет лифт, не поздно и передумать... В  маленькой  комнатке  было  темно,
фонарика он не захватил, но питье нашлось само  собой  -  он  наступил  на
бутылку и чуть не упал. Поднял ее, отбил горлышко. В нос  ударил  терпкий,
пьянящий запах каких-то ягод - живой сок,  словно  кровь  самого  зеленого
Джаспера... Жить бы и жить на этой планете и радоваться, если  бы  не  эти
захребетники. Ну, что взбесились? Никуда он от них не собирается  убегать.
И что они так взъелись, ведь у них-то ничего не отнимается, в любом случае
джаспериане будут дарить им необжитые планеты - с их-то способностями  это
раз плюнуть... Ах да, власть. Крэги теряют власть. Ишь как  они  беснуются
ради сохранения этой самой власти! Грохот, лязг, уже внутрь  летят  щепки,
сорвалась дверца лифта...
     А крылатые дьяволы и в самом деле бесновались.  Неотличимые  друг  от
друга в предрассветной темноте, они в слепой ярости разгонялись и  ударяли
грудью в прогибающуюся деревянную решетку. Еще немного, и она треснула  бы
под напором этих  существ,  невесомость  которых  стократно  множилась  на
скорость и бешенство, но в  этот  миг  верхняя  дверца  закрытой  площадки
откинулась,  и  темная  широкоплечая  фигура  с  шапкой   светлых   волос,
вспыхивающих заревом под узкими лучиками предутренней  луны,  еще  быстрее
прежнего  заскользила  вверх,  полускрытая   решеткой.   Теперь   он   уже
окончательно был в их власти - неосторожный чужак,  посмевший  так  близко
подобраться к тайне и возомнивший себя безнаказанным... Он сам выбрал себе
смерть - что ж,  в  бесконечной  своей  милости  крэги  простили  ему  эту
дерзость. Но не больше.
     Край неба пронзительно зазеленел на востоке, когда пришелец  с  Чакры
Кентавра добрался, наконец, до конечного пролета  лестницы.  На  несколько
секунд он замер, вобрав голову в плечи - то ли его обуял последний  страх,
то ли он намеревался дождаться  первого  луча  солнца...  Но  в  следующее
мгновенье, решившись, он распахнул  дверцу,  ведущую  на  верхний  балкон,
закрыл лицо руками, чтобы не видеть многотысячную стаю  крэгов,  безмолвно
планирующих  вокруг  основания  башни  в   ожидании   своей   жертвы,   и,
разбежавшись, камнем рухнул в холодную рассветную глубину.
     Если он думал, что тело  его  разобьется  о  камни  подножья,  то  он
ошибался - с крысиной яростью стая ринулась на  него,  вкладывая  в  удары
когтей и клювов  всю  свою  неистовую  злобу,  и  это  кровавое  пиршество
продолжалось до тех пор, пока ненавистный бунтарь не был растерзан, так  и
не коснувшись земли.
     А спустя еще немного времени принцесса  Сэниа,  захлебываясь  слезами
какого-то страшного, но не запомнившегося сна,  открыла  глаза,  пробудясь
внезапно и облегченно. Привычная масса шелковистых перьев одела ее  голову
и плечи, и она увидела себя в своей опочивальне замка Муров.
     Гаррэль, бледный, как алебастр, застыл на пороге.
     - А где же... - начала она - и осеклась.
     Ее  возвращение  в  замок,   предупредительность   дожидавшегося   ее
пробуждения крэга, свобода Гэля - все это могло быть куплено только  одной
ценой: той, которую требовали крылатые деспоты.
     Она не закричала - она была принцессой королевского  рода  владетелей
Джаспера. Она только глядела на Гаррэля, юношу  с  пестрым  крэгом,  и  не
видела его.
     - Принцесса Сэниа, - проговорил он, и это был не юношеский голос. - Я
беру тебя в жены и не завещаю никому, потому что  никто  не  будет  любить
тебя сильнее, чем я.
     Он отступил на шаг  и  плотно  закрыл  за  собой  двери.  Мона  Сэниа
услышала лязг меча - Гаррэль из рода Элей встал на стра