ние, для соседних школ...
     После спектакля Вера Вячеславовна позвала всех "артистов" и Ве-
ронику Григорьевну пить чай и есть праздничный пирог.  Вероника Гри-
горьевна отказалась:  ей надо было со своими Витькой и Борисом ехать
к родственникам.  Зато артисты охотно пошли - шумной,  растянувшейся
по улице толпой.  Дома у Иринки они съели весь пирог, печенье и кон-
феты,  выпили  несколько чайников и без конца вспоминали,  как и что
было во время спектакля...
     Короче говоря,  это был хороший,  веселый вечер.  Но сквозь ве-
селье к Журю подкрадывалась печаль:  он замечал, что кое-где на сте-
нах нет знакомых картин, а с некоторых полок убраны книги и лежат по
углам,  увязанные в пачки.  Но спросить у Иринки про день отъезда он
не решался. Зачем портить себе и другим настроение?
     Он спросил назавтра, в школе. Иринка грустно сказала:
     - Ой,  не знаю пока. Папа ждет какого-то письма... Но все равно
скоро. Сегодня вещи отправляем...
     Однако Иринка  успела  сыграть Золушку не только шестого числа,
но и еще раз,  через несколько дней,  в субботу.  И вот тогда, после
спектакля, сказала, опустив глаза:
     - В понедельник на уроки уже не приду. С утра забегу попрощать-
ся с ребятами, и сразу на поезд...
     Нельзя сказать, что на Журку навалилась большая тоска. Он знал,
что не сегодня, так завтра Иринка это скажет. Но все равно стало не-
весело. Он проговорил с досадой:
     - Неужели нельзя хотя бы до конца учебного года здесь остаться?
     - Папе надо скорее,  а мама одного его отпустить не хочет...  А
отметки за год мне и так выведут...
     Они потихоньку от всех ребят,  даже от Горьки,  ушли из школы и
побрели по улицам. Просто так. У Маковой горы Иринка сказала:
     - Давай подымемся...
     Склон уже  вовсю зеленел.  Среди весенней травы путались тонкие
тропинки.  Кое-где валялись обломки лыж с разноцветными эмблемами  и
буквами.  Иринка  и Журка стали подниматься на круглую вершину,  где
стояла полуразрушенная церковь (от нее,  говорят,  вел за город под-
земный ход,  но никто его не мог отыскать). Журка держал за воротник
и волок подолом по траве потрепанную школьную курточку.  Было  очень
тепло,  даже чересчур. Как в июле. Взрослые говорили, что это еще не
настоящее,  не летнее тепло, вот зацветет черемуха, холода снова по-
кажут себя.  Но черемуха пока не цвела,  видимо, ей тоже не хотелось
мерзнуть.
     С вершины было видно полгорода. Железные крыши, белые дома, ве-
селые машины и троллейбусы,  похожие на разноцветные яркие капли.  А
дальше трубы и новые кварталы "Сельмаша",  где Журка еще ни разу, не
был. А за ними синие леса. А над лесами розовеющие от вечерних лучей
облака  - целые горы с откосами,  склонами и синими тенями в глубине
провалов.  Как те "дальние острова",  о которых Журка слышал в песне
про кораблик.
     Журка и раньше видел город с Маковой горы, но тогда над улицами
висела сизая,  холодная полумгла.  А сейчас все окутано было зеленым
дымом весны.  И ярким, хотя немного печальным блеском отражали невы-
сокое солнце тысячи стекол...
     - Даже не верится, что недавно здесь катались на лыжах,- сказал
Журка.
     Иринка вдруг засмеялась:
     - А я помню, как ты боялся первый раз отсюда ехать.
     - Ох уж, "боялся"! Просто привычки не было...
     - А  потом,  когда съехал и опять забрался,  такой гордый сразу
сделался. Я помню, я на тебя снизу смотрела, вон оттуда. Стоишь, ру-
ки  с палками расставил,  а на груди будто красный бант.  Это у тебя
варежки были за пазухой засунуты...
     Журка улыбнулся и качнул головой:
     - А я даже не помню, какие у меня тогда были варежки.
     - Зато я помню:  курточка темно-серая, а варежки, как маки... У
меня вообще такая память, это, наверно, в папу...
     - Какая?
     - Понимаешь, я забываю, что когда случилось, кто о чем говорил,
числа  и  адреса не полюю,  зато краски всякие запоминаю.  И кто как
одет был,  какое выражение лица.  И что вокруг было.  В  общем,  как
цветная  фотография...  И какой ты был первый раз,  когда познакоми-
лись, тоже помню...
     Журка неловко сказал:
     - Чего там помнить-то. Такой же, как сейчас...
     Иринка мотнула головой.
     - Не такой... Не совсем такой. Ты тогда был чуточку помладше. И
чуточку  больше круглолицый.  И губы помягче,  ты их тогда не сжимал
так...
     - Как?
     - Ну,  вот так.- Иринка чуть сощурила глаза, сжала рот в прямую
черту и куснула нижнюю губу.
     Журка машинально сделал так же.  Верхней губой легонько  тронул
нижнюю - там,  где под кожицей затаился твердый невидимый рубчик.  А
Иринка вдруг улыбнулась:
     - А ростом ты остался такой же.
     - Ну уж...- слегка обиженно возразил Журка.
     - Точно. Видишь, мы с тобой, как раньше, одинаковые.
     - Это разве сравнение? Просто мы одинаково подросли.
     - Не-ет.  У меня дома на двери зарубка,  я знаю,  что за год не
подросла... Да ты чего огорчаешься? Это у нас впереди.
     - Я не огорчаюсь. Маме забот меньше. А то она меня перед каждым
летом заново обшивала...
     - Да, я знаю. Ту рубашку, в которой ты на картине, тоже она ши-
ла, верно?
     Журка кивнул. Иринка улыбчиво сказала:
     - Я помню,  ты в ней был, когда первый раз к нам пришел. Я вхо-
жу,  а ты стоишь у о