ну.)  Город был маленький.  В нем лишь недавно стали строить многоэ-
тажные дома,  да и то в центре и на южной окраине.  А в Журкины окна
была видна улица с растущими вдоль заборов лопухами,  деревянные до-
мики и огороды.
    Огороды спускались к ручью, который назывался Каменка. За ручьем
тянулась травянистая насыпь с рельсами. По рельсам то и дело стучали
коричневые  товарняки  и  зеленые пассажирские поезда.  А два раза в
сутки проскакивал красный московский экспресс.  Пассажирские  поезда
нравились Журке:  по вечерам прямо из комнаты видны были бегущие це-
почки светлых вагонных окон...
    В общем,  он  жил на тихой улице с громким названием Московская,
бегал по ней в школу,  смотрел фильмы в ближнем кинотеатре  "Мир"  и
дальнем кинотеатре "Спутник", летом бултыхался в самодельной ребячь-
ей купалке недалеко от железнодорожного моста через  Каменку,  зимой
катался  на санках с пологого берега,  читал книжки про приключения,
про дальние города и страны,  смотрел телепередачи "Клуба  кинопуте-
шествий" и знал, что живет замечательно.
    Он знал, что все ручьи текут в реки, а реки - в моря и океаны. И
когда он опускал руки в струи грязноватой от мазута Каменки,  то по-
нимал, что соединяет себя с водами Атлантики и южных морей.
    Когда он  взбегал с Ромкой на крутую насыпь и прижимался щекой к
теплым вздрагивающим рельсам,  эти рельсы,  как провода,  подключали
его к гудящей жизни всей Земли.  Ведь они убегали, нигде не прерыва-
ясь, в самые далекие края.
    Когда Журка сидел на подоконнике и рассматривал в бледном летнем
небе звезды,  он знал: тысячи разных людей, как и он, смотрят сейчас
на те же звезды.  Эти взгляды соединяли Журку со многими пока незна-
комыми людьми.
    Хороших людей было гораздо больше,  чем плохих (хотя плохие тоже
попадались, куда от этого денешься?). И хороших дней в жизни было во
много раз больше,  чем горьких и неудачных.  Конечно, случалось вся-
кое: и двойки с грозными записями в дневнике; и отвратительные анги-
ны,  когда распухает не только горло, а даже язык; и боль от расшиб-
ленных колен и разбитого носа;  и томительная  беспомощная  тревога,
если вдруг поссорятся мама и папа;  и ночные страхи; и тот безобраз-
ный случай в походе...  Но все это были именно  случаи.  Как  редкие
тучки среди ясного лета.
    Вот на такое лето и была похожа его,  Журкина,  жизнь.  Наверно,
потоку, что он умел находить кусочки радости во всем. Даже когда во-
лочились над крышами лохмотья осенних унылых облаков,  Журка сравни-
вал их с разорванными бурей парусами и вспоминал,  что дома не дочи-
тана "Одиссея капитана Клада".  Даже когда приходилось ронять  слезы
после  маминых слов,  что ей "не нужен такой двоечник,  разгильдяй и
лодырь,  за которого приходится краснеть перед всеми  родителями  из
четвертого "В",  он знал, что вечером все равно мама подойдет, сядет
на краешек постели и они помирятся. И сквозь плач радовался этому.
    И лишь  когда  пришло письмо о Ромке,  все хорошее вокруг словно
вздрогнуло и рассыпалось.
    Журка плакал тогда не очень.  Потому что плачь не плачь, что те-
перь сделаешь?  Но не было в этих задавленных слезах и намека на ка-
кую-то будущую радость.
    Потом оказалось,  что и такая черная горечь не навсегда.  Прошла
она,  а  в  оставшейся печали будто появились светлые зайчики.  Ввдь
Ромка,  несмотря ни на что,  все-таки был.  Целых два года он был  у
Журки, а прошлая жизнь, если ее не забывать, всегда остается с чело-
веком. И друзья, которые были, остаются навсегда.
    Ромка часто  снился  ему.  Журка  ждал  этих  снов,  чтобы снова
по-настоящему увидеться с Ромкой. Потому что наяву он вдруг стал за-
бывать его лицо. Голос помнил, руки с облезшим на левом мизинце ног-
тем,  похожую на черную горошину родинку на заросшей пушистыми свет-
лыми волосами шее...  А лицо будто уплывало. Словно Ромка уходил все
дальше и дальше. А во сне он был прежний...
    Журка быстро  и  охотно засыпал под шум недалеких поездов.  Этот
шум не мешал ему.  Он все время напоминал,  что есть дальние дороги,
они  протянулись  по  всей планете,  и Журке тоже придется ездить по
ним.
    Впрочем, Журка ездил. Один раз с мамой в Москву, потом с мамой и
папой в Феодосию,  в дом отдыха.  Случались и другие путешествия:  в
лагерь "Веселая смена", в областной город к дедушке - маминому папе.
Но это были эпизоды.  Они лишь на время прерывали привычную жизнь на
родной Московской улице.  А Журка знал, чувствовал, что когда-нибудь
эта жизнь изменится совсем и дороги унесут его из  тихого  Картинска
надолго. Все изменится...


    Изменилось раньше, чем он думал. Неожиданно.
    Умер дедушка.
    Это случилось, когда Журка был в лагере. Родители решили не вол-
новать Журку, ничего ему не сказали. Съездили на п