ения давать, он ведь не вожатый.
Нам это еще в третьем классе объясняли.
     Горька сказал с коротким зевком:
     - С Маргаритой мы еще хлебнем.
     - Ну  уж,  хлебнем,-  заступился Журка.- Обыкновенная.  Как все
учителя... Вот Виктор Борисович - тот в самом деле вредный. Как зао-
рет...
     Журка даже поежился, вспомнив завуча Виктора Борисовича - сухо-
го,  с аккуратным пробором и маленьким ртом, съеженным, как высохшая
розочка.
     - Витенька - просто псих,- сказал Горька.- Маргарита хуже.
     - Почему?
     - Сам увидишь.
     - Ты на нее злишься, что не дала нам на одну парту сесть,- про-
ницательно заметил Журка.
     - Ну и злюсь...  Ты-то,  конечно,  не злишься. Тебе с Иркой - в
самый раз.
     - Я же не виноват, что у Маргариты такое правило: мальчик с де-
вочкой,- недовольно сказал Журка.

     - Дурацкое правило.  Как в первом классе... Да еще в каждом ка-
бинете проверяет: все ли на своих местах... Да ладно, мне и с Людкой
Синявиной неплохо.  Не ябедничает,  если подеремся,  и списывать да-
ет... А Ирка тебе не надоедает?
     - Как это?-удивился Журка.
     - Ну как...  Полдня за одной партой, да потом ты еще дома у нее
торчишь...
     - Я не торчу, а делом занят,- хмуро сказал Журка.- Ты же видел,
ее папа картину пишет.
     - Да уж видел,- вздохнул Горька.-  Когда  кончит,  на  выставку
пошлет. Небось, премию получит. Кучу денег...
     - Балда ты,- огрызнулся Журка.- Он о деньгах и не думает.  Если
хочешь знать, ему за "Путь в неведомое" восемьсот рублей предлагали.
А он все равно не продал,  хотя дома ни рубля  денег  не  было.  Мне
Иринка рассказывала...
     - Он что, святой такой? Или решил, что мало дали?
     Журка оторвался от "Путешествия на "Камчатке",  вздохнул и мед-
ленно спросил:
     - Слушай, ну почему ты про всех всегда говоришь плохое?
     Горька помолчал, будто испугался. Потом сказал, то ли дурачась,
то ли по правде:
     - Да вот так уж...  Наверно,  потому что про меня никто хорошее
не говорит.
     "А может,  в самом деле?"- растерянно подумал Журка.  И пожалел
Горьку.  И решил сказать ему что-нибудь хорошее. Но Горька продолжал
говорить сам:
     - А картина мне здорово понравилась. Вы там на ней такие...
     - Какие?
     - Ну... в общем, видно, как вам хорошо друг с другом...
     Журка усмехнулся:
     - Ты еще подразнись: "Жених и невеста".
     - Что я,  совсем спятил?- сказал Горька и натянул до носа одея-
ло.
     "Обиделся",- с тревогой подумал Журка.
     Но Горька  не  обиделся.  Он не мог обижаться на Журку.  Он был
привязан к Журке гораздо сильнее,  чем это можно  было  заметить  со
стороны.  Своей  привязанности он стеснялся не только перед другими,
но даже перед собой.  Конечно, разве он был достоин Журкиной дружбы?
Журка был умнее,  храбрее,  честнее. Горька завидовал той смелой яс-
ности,  с какой Журка смотрел на людей. Ему, Горько, никогда не сде-
латься таким. Хорошо хотя бы то, что Журка не отталкивает его...
     Надавно в старом "Огоньке" Горька наткнулся на цветной  портрет
мальчишки и вздрогнул.  Потом прочитал:  "Художник Тропинин. Портрет
сына". В сыне художника не было явного сходства с Журкой, но в пово-
роте  головы,  во взгляде Горька почувствовал что-то очень знакомое.
Он вырезал портрет и приколол кнопками в своем уголке над расписани-
ем уроков.
     Повесить Журкину фотографию он не решился бы. А так что? Просто
картинка.
     ...Горька откинул одеяло,  прошлепал к Журке и сел  на  краешек
тахты.
     - Что читаешь?
     Журка молча показал титульный лист.
     - Интересно?- спросил Горька.
     - Ага...
     - А почитай вслух.
     - Я не по порядку, просто листаю. Тут всякие штурманские наблю-
дения...
     - Ну все равно.
     Горько в самом деле было все равно. Просто хорошо, если они бу-
дут сидеть вместе,  и Журка для него, для Горьки, станет читать свою
мудреную книгу. Хоть про что...
     - Давай,- охотно сказал Журка.  Они устроились рядышком, прива-
лились к спинке тахты,  укрылись одним одеялом,  и Журка пере вернул
страницу.
     - ..."Двадцать второго числа в полдень по наблюдениям место на-
ше было  в  широте  четыре градуса двадцать шесть минут сорок восемь
секунд,  в долготе сто пятьдесят градусов ноль-ноль минут  восемнад-
цать  секунд;  тогда  до захождения Солнца дул ровный ветр,  а потом
стал затихать,  и по горизонту сделалось очень облачно;  к северу мы
видели один раз блеснувшую молнию, а в одиннадцатом часу ночи пока-
зался весьма