ся трудная задача 
или формула, никто не знает, тогда можно сказать: «Руткевич» – и Руткевич тут 
как тут. А если уж Руткевич не ответила, значит, можно никого и не спрашивать. 
Вот и сейчас – Руткевич подняла руку, но Алла ее вызывать не стала, а 
спросила:
– Ну, а еще 
кто-нибудь?
Алиса в это время сидела и читала текст без словаря, будто для собственного 
удовольствия, хотя, как известно, тексты в учебнике ни один человек не читает 
для собственного удовольствия.

– Садовский, – сказала Алла, – ты сегодня задумчивый. Может, расскажешь нам о 
Лондоне?
– Нет, – сказал, поднимаясь, высокий темно-рыжий парень с белым веснушчатым 
лицом.

Был он не то чтобы толстый, но и не тонкий, скорее мягкий. Его голубые глаза 
были окружены рыжими густыми ресницами. И говорил он серьезно и медленно – 
казалось, что он всегда секретничает, даже когда отвечает домашнее задание.

– Нет, – повторил он печально. – Я не смогу ответить. Это совершенно исключено.

– Постарайся выразить свою мысль по-английски, – попросила Алла, которая давно 
уже знала все штучки Садовского.

– Это он? – спросила Юлька, которая сидела за Катей Михайловой.

Алиса, не оборачиваясь, отрицательно покачала головой. Такого рыжего человека 
вряд ли нужно искать. Если бы он забирался в будущее, и пираты и Алиса отыскали 
бы его в два счета.

– Я по-английски не смогу, – сказал еще более печально Садовский. – Я не 
выспался.


– Почему?
– Я провел ночь в милиции, – сказал Садовский. – Я был арестован, и за дело.

– Что же ты 
натворил?
– Как всегда, – сказал Садовский, – я заботился о людях. Этого не поняли.

– Конкретнее, – сказала Алла. И нахмурилась.

– Я пожалел тек, кто гуляет парочками по лесу в Сокольниках. Им не на чем 
посидеть. Все скамейки стоят на нашем бульваре.

– Очень похвально, – сказала Алла. – Садись.

– Сейчас, только доскажу, а то вы меня неправильно поймете. Как и милиция. Я 
решил посвятить ночь заботе о людях. Я носил скамейки с Гоголевского бульвара в 
ближайшие леса. Я успел перенести девяносто три скамейки. И когда я, чтобы 
ускорить дело, взял сразу две скамейки, меня остановил на Смоленской площади 
милиционер и отвел в милицию. Остаток ночи я переносил скамейки обратно. Это 
очень трудно. Каждая скамейка весит около ста двадцати килограммов.

Алла покорно выслушала все и 
сказала:
– Вот что, Садовский. Если ты мне эту трогательную историю сможешь пересказать, 
хотя бы вкратце, по-английски, ты спасен. Если нет – получаешь двойку. Подумай.

Садовский думал целую минуту. Потом вздохнул и сел.

– Отказываешься? – спросила Алла, отыскивая в журнале его фамилию.

– Я забыл, как по-английски скамейка... И еще несколько слов.

Люди, которые не знали Колю Садовского, могли бы подумать при