нсах, 
отличается от запланированного мною процесса, тут же идет сильнейшая вспышка 
раздражения и гнева. Потом разворот программы самоуничтожения и сильная боль в 
голове. Раньше я сказал бы, что у меня нервный срыв и нервное истощение. Сейчас 
я понимаю, что мне нужно делать то же самое, что и тому контактеру. Прекращать 
выступления, поездки, т. е. на какое-то время забыть обо всем. С другой стороны,
 раз дают такую ситуацию, значит, шансы выжить есть. Но есть плохие признаки. Я 
вспоминаю августовскую ночь в Крыму. Мы сидим на скале возле костра, а внизу 
плещется Черное море.	
	—	Ребята, хотите узнать, как к каждому из нас отно сится море? — спросил я.
	Все оживленно уставились на меня.
	—	Этого человека море любит, — сказал я, — к этому относится с легким 
пренебрежением, он его боится. К этому — нормально. А вот этому человеку море 
желает смерти. У него совершенно неправильное отношение к морю. Ему купаться 
опасно. Кто у нас прошел под пос ледним номером?
	Я знал, что это не мог быть я. До этого я много раз смотрел, как ко мне 
относится море, и каждый раз было добродушие и любовь. Я мог плавать в море 
часами в любую погоду и никогда не боялся. И даже если ногу сводило судорогой, 
я оставался спокойным, т. к. знал, что выплыву в любой ситуации. И поэтому, 
когда товарищ сказал мне, что последним был именно я, появилось ощущение 
растерянности. В чем же я неправильно повел себя по отношению к морю? Причем в 
последние сутки. И тут я неожиданно вспомнил.	
	В гурзуфском, заливе, возле горы Медведь, в море ecть две скалы, которые 
называются Адалары. Между ними глубина небольшая, 10—12 метров. А вот за вторым 
Адаларом мы померили глубину шнуром и насчитали 28 метров. Я раньше без ласт 
мог нырять на глубину около 20 метров, естественно без акваланга. В этом году я 
нырял метров на 20, но уже с ластами. Причем, возле дна вода уже прохладная и 
кристально чистая.	
	— Ребята, попробую нырнуть на сколько получится, сказал я.	
	В тот день у меня болела голова, и нос плохо продувался На глубинах свыше 10 
метров это может быть опасным Так вот, когда я нырял, я подумал, что могу 
остаться на дне, если попытаюсь опуститься на самую глубину. И вдруг в голове 
появилась спокойная, ясная мысль: «Ну вот и хорошо, наконец-то все проблемы 
снимутся». И после этого я пошел на дно. На поверхности в августе 1998 года 
вода была +27°С, гораздо выше, чем в предыдущие годы
	 Такой температуры, говорят, не было вообще последние 100 лет. На 10-15 метрах 
было уже прохладно, а ниже 20 метров начался настоящий холодильник. Темно, 
холодно, никакого удовольствия. Я быстро поплыл наверх, к солнцу. У меня 
вдобавок еще и сосуд в носу лопнул, причем кровь была не темная, а ярко-красная.
 Если бы я под водой пробыл подольше, могли бы быть проблемы. Только теперь до 
меня дошло, что днем я фактически пытался покончить с собой, только так, чтобы 
об этом никто не заподозрил. Лежащего на дне человека, на глубине свыше 20 
метров, даже двум опытным пловцам практически невозможно вытащить. И я понял, 
что в последнее время у меня в подсознании очень тонко и незаметно растет 
программа самоуничтожения. Но летом, я считал, что это усталость и результат 
больших нервных перегрузок. Оказалось, что в первую очередь это выход на новые 
уровни сознания, взаимодействие с новыми информационными источниками. Стало 
понятно, почему в последнее время меня «мягко стали душить» во всех моих 
коммерческих инициативах и масштабных планах. Я совершенно по-другому посмотрел 
на те ситуации, которые у меня происходили летом. Одна из них была настолько 
нелепой, что помогла мне начать приводить себя в порядок. Суть ее в следующем.
	Я был знаком с человеком, который помог мне в нескольких ситуациях, причем 
бескорыстно. Это были небольшие услуги, но тем не менее это было приятно.
	—	Вы знаете, я вас тоже хочу попросить об одном одолжении, — сказал он. — Мне 
нужно на счет в западном банке перевести определенную сумму денег. А здесь я 
аналогичную сумму денег передам вам, а вы, тому лицу, которого укажет тот 
человек.
	Мне ему очень хотелось помочь, и я начал обзванивать всех знакомых. Но это 
была достаточно крупная сумма, и никто перевести ее не мог. Я позвонил своему 
просителю:
	—	Вы знаете, наверное, мы уже не успеем, — сказал он, — если через два дня 
сумма не будет переведена, то это уже не имеет смысла. Так что спасибо вам за 
помощь, и забудем о нашем разговоре. 
	 Но мне эта ситуация не давала покоя. Как же так, я чего-то захотел и вдруг не 
смог добиться. И я опять делаю одну попытку за другой. И через день я 
встречаюсь со своим просителем.
	—	Вам повезло, — говорю я, — я нашел человека, и он переведет деньги. Я приду 
к вам через пару дней.
	—	Прекрасно, — кивнул он головой. Через два дня мы встречаемся, и я говорю:
	—	Сегодня приехал родственник человека, который перевел вам деньги. Вы должны 
отдать ему эту сумму.
	Мой бывший проситель широко улыбается:
— 	У меня нет денег, — говорит он. Я удивленно смотрю на него и пытаюсь что-то 
сообразить.
— 	Но вы же говорили, что отдадите?
	
— 	Я имел в виду, что отдам через некоторое время. Так-то я и без вас бы 
справился.
— 	Хорошо. Когда вы сможете отдать деньги?
— 	Я постараюсь как можно скорее, но реально — месяца через три.
— 	Хорошо, — отвечаю я, — будем ждать. — Вечером я звоню в Америку и пытаюсь 
оправдаться перед чело-| веком, который рискнул со мной связаться:
— 	Что-то займу, что-то продам, что-то заработаю, говорю я, — деньги начну 
отдавать в ближайшее время Вернет этот человек деньги или нет, но я их обязуюсь 
постепенно возместить.
	История продолжается. Через 3 месяца я прихожу человеку, который просил денег. 
Перед