властью, а не перед духовным перерождением. По-видимому, Константин представлял 
себе Бога чем-то вроде римского императора. Когда он изменял богословскую 
систему христианства, то опечатал ее изображением Бога по образу человека.
     “Незначительное” противоречие
 
Если христианство Константина было таким простым, как кажется, то неудивительно,
 что он совсем не понял сути арианского вопроса. Письмо Константина Арию и 
Александру, доставленное епископом Осией, выдает его наивное понимание 
христианской веры. Он пишет, что, “тщательно изучив” предмет спора, пришел к 
выводу, что повод к нему “поистине незначителен”.
С точки зрения Константина, вся эта суета была не больше чем казуистикой. По 
его мнению здесь просто не было причины для спора. Он обращается к Арию и 
Александру: “Фактически, вы говорите об одном и том же, поэтому вы вполне 
можете прийти к согласию и дружеству” и таким образом исправить “общий ход дел”.

Он упрекает их за то, что они спорят о “бесполезном предмете”, и говорит, что у 
Ария “не должно было и мысли возникнуть [о несогласии], а коль она возникла, то 
ее следовало похоронить в глубоком молчании”. Он высказывает предположение, что 
у спорщиков, наверно, слишком много свободного времени. Их “дух противоречия 
порожден неправильным использованием досуга”.6
Это письмо не помогло. Евсевий сообщает, что “в каждом городе епископы были 
заняты препирательствами друг с другом, а миряне поднимались друг против друга 
и... завязывали ожесточенные споры”. Некоторые, пишет в ужасе Евсевий, были 
настолько “дерзки”, что “оскорбляли статуи императора”.7
Всего через несколько месяцев после того, как Константин стал единоличным 
правителем империи, он принял решительные меры для достижения единства 
христианской церкви: созвал общий церковный Совет, пригласив епископов со всех 
концов своего царства и даже обеспечив их средствами передвижения.
Для проведения Собора была выбрана Никея, город на берегу озера к юго-востоку 
от Константинополя. Этот Собор едва ли можно было назвать экуменическим. Из 
тысячи восьмисот христианских епископов присутствовали едва триста, причем 
только шесть представляли латиноговорящую западную часть империи. Епископ 
Римский направил своих представителей, так как был слишком стар, чтобы самому 
двинуться в столь далекое путешествие.
Никейский Собор создал важный прецедент. Впервые светский правитель получил 
возможность оказать влияние на христианскую доктрину. И у епископов были все 
основания постараться угодить своему державному патрону. Некоторые из них еще 
носили на теле следы пыток, которым подверглись при Диоклетиане.
Никея
 
В июне 325 года все было готово к открытию Собора. Полные ожидания, епископы 
заняли скамьи. Входят три члена императорской семьи, стража остается за дверьми.
 Наконец, входит он, человек, которого называют священным и божественным. 
Епископы поневоле испытывают трепет. Он одет как восточный правитель — длинные 
волосы, на пурпурном облачении сверкают золотые украшения и драгоценные камни. 
Император садится на низкий золоченый стул и начинает свою речь.
Главная цель, которую преследует Константин, очевидна — епископы должны 
“соединиться в общей гармонии чувств”. Он называет раскол “гораздо большим злом 
и гораздо большей опасностью, чем любая война или конфликт”. Он велит епископам 
не медля “приступить... к устранению причин того разлада”, который существует 
среди них.8
Затем Константин откидывается на спинку стула и берет на себя роль посредника. 
Разражается буря. Обе стороны стараются одновременно изложить свои доводы. У 
нас нет стенограммы этой дискуссии, но ниже я попыталась восстановить аргументы 
сторон на основе сведений о последующих разногласиях.
Известно, что в центре спора стоял вопрос о том, был ли Иисус сотворен и, 
следовательно, был ли он способен изменяться, подобно всем нам. Как мы увидели 
из предыдущей главы, если считать, что Иисус был сотворен Богом, как утверждали 
ариане, то спасение можно обрести, уподобившись ему. Но если он не был сотворен,
 что утверждали ортодоксы, значит, он равен Богу и полностью отличается от 
тварного мира. Следовательно, человек, будучи тварным существом, может спастись 
только через абсолютное послушание церкви и ее законам.
Чтобы полностью обойти вопрос о подобии Иисуса и тварного мира, ортодоксы 
ставили мессию намного выше человека. В результате они были вынуждены отрицать 
в нем человеческое начало. Но чтобы эта новая теологическая система 
соответствовала библейским текстам, им приходилось допускать натяжки. Они 
отвергали или игнорировали те места, из которых можно было заключить, что у 
Иисуса были человеческие слабости.
Ариане обратили их внимание на эти места в Библии. Например, они сослались на 
то место в главе 13 Евангелия от Марка, где Иисус говорит, что не знает, когда 
настанет второе пришествие Христа: “О дне же том или часе никто не знает, ни 
Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец”.9 Разве из этих слов не явствует, 
спрашивали ариане, что Сын меньше чем Отец? Афанасий и Александр возразили, что 
Иисус знал день и час, просто он не хотел никому говорить.
Иисус хотел, чтобы люди уподобились ему, утверждали ариане, ссылаясь на молитву 
Иисуса, с которой он обратился к Отцу от имени своих учеников и которая 
записана в Евангелии от Иоанна: “Отче Святый! соблюди их во имя Твое.., чтобы 
они были едино, как и Мы”. По-видимому, Иисус подразумевал, что ему хотелось бы,
 чтобы его ученики соединились с Отцом так же, как “едины”
он и Отец.